Эпилог
Шрифт:
— Мам… — всхлипнула я и заревела. Проклятая сентиментальность. Плачу по любому поводу и без него. — Ну их, мужиков… Все беды от них, толстокожих бегемотов.
— Верно, — улыбнулась она, утерев слезы.
— А он тебе нравится? — швыркнула я, проплакавшись.
— Кто?
— Ну, этот… Мурена.
— Бог с ним, с Муреной, — отмахнулась она. — С ним всё сложно.
— А кто такой Николаша? — вспомнила я слова Софьи Николаевны, и мама смутилась. Ага, упоминание о Мурене не вводило её в смущение и не румянило щёки.
Оказалось, Николаша или цивилизованно Николай — из "свежих" и живет на побережье два года. Ему сорок, он судим за нарушение статьи о запрете
— А ведь он тебе нравится, — поддела я маму.
Нравится — не нравится, но и с Николаем сложилась неоднозначная ситуация. Его сослали на побережье пожизненно, однако на Большой земле остались жена и двое детей. А поскольку мама — человек строгих моральных принципов, то её напрягала ситуация с семейным положением Николая. Впрочем, он не проявлял особой настойчивости. Ухаживал за мамой робко и платонически, словно боялся вспугнуть, и, тем самым, давал время на раздумья.
— Ничего себе проблемка, — протянула я. Действительно, сложный вопрос. На Большой земле остались жена и дети Николая, а ему придется коротать остаток дней на побережье, за колючей проволокой и вспаханной полосой. Неожиданно вспомнился мой первый начальник, который уехал в каторжный край. Швабель Иоганнович где-то тут, на побережье! — озарило меня. И Марат где-то здесь, и Агнаил. Живут поди в Няша-Мари или в Березянке и в ус не дуют. Внезапно захотелось их увидеть, поздороваться и пожать руку. Черт, что за неустойчивость мыслей?
— На побережье можно приехать добровольно, — сказала я маме. — Жена Николая могла бы последовать за ним как близкая родственница. Ей разрешили бы.
— Очевидно, она не захотела, — улыбнулась мама грустно. — Наверное, прежде всего думала о детях. И я понимаю её решение. Приехав сюда, дети останутся здесь пожизненно. Николай больше года ждал жену в Березянке, обычно туда попадают все приезжие. И письма писал, но ответа не получил. Тогда он и решил начать жизнь с нуля.
Да уж. Вроде бы просто, но в то же время сложно и запутанно. Не знаю, как бы я поступила на месте жены Николая. Неужели из всех зол она выбрала меньшее и предпочла остаться на Большой земле? Мамины сомнения понятны. На её месте я бы тоже переживала. Вдруг жена Николая когда-нибудь появится на побережье? Например, поездке помешала неразбериха в стране, и документы застряли в многочисленных министерствах, не дойдя до премьер-министра. А потом Рубля возьмет и подпишет бумаги скопом. Представляю, приедет супруга Николая в каторжанский край и узнает, что муженёк спутался с местной. И что прикажете делать бедной женщине?
Подумаешь, бедняжка, — фыркнула я, распалившись. — Могла бы написать мужу, мол, не жди меня в ближайшие лет этак пятьдесят-шестьдесят. Решено: когда вернусь на Большую землю, обязательно найду эту тётку и заставлю объясниться, хотя бы ради чистой совести Николая. Пусть дамочка определится — замужем она, или всё-таки стоит дать свободу супругу.
Сказать по правде, в судьбе Николаши для меня имелся корыстный интерес. Мама. Если Николай действительно ей нравится, я не хочу, чтобы мама переживала из-за семьи, разбитой по её вине. Мама и так натерпелась в жизни, она заслужила счастье, а не осуждение и обвинения в разлучничестве.
— А давай пригласим Николая в гости. В воскресенье, например. Вечерком, на чай со сгущенным молоком. Заодно и познакомимся.
— Окстись, Эвочка, — отмахнулась мама. — Разве ж можно? Это неприлично. Люди скажут, живет с дочкой и зятем, а привела хахаля.
— Пусть рискнут здоровьем, — пригрозила я. — В приглашении на чай нет ничего предосудительного.
— Нехорошо это, — заладила мама.
— Обещай, что подумаешь.
Мама с большой натяжкой согласилась подумать. Ну и пусть она не пригласит Николая в гости. Зато поймет, что я обоими руками "за", если в маминой жизни появится человек, который ей нравится. Нечего тратить лучшие годы, потакая капризам великовозрастной дочки и ублажая бесценного зятя. И вообще, вдруг мама возьмет и позовет на чай Мурену, то есть Глеба?
После маминых откровений настал мой черед делиться постыдностью. Мой стыд — не чета маминому. Я не забуду о нем до конца жизни. И расскажу, тихо и с запинками, отводя глаза, о первом годе обучения в захолустном колледже и о нелегкой учебе, но благоразумно умолчу о потенциалах, которые так и не сдвинулись с нуля. Расскажу о плюгавеньком преподавателе общей теории висорики, прожившем до сорока пяти лет с матерью. Расскажу о тройке, полученной в гостиничном номере на несвежем постельном белье. Расскажу о своем первом разе, от которого не осталось воспоминаний из-за сильнейшего опьянения дармовым коньяком. И пусть память отшибло напрочь, ощущение мерзости останется на всю жизнь. Расскажу о том, что с тех пор ненавижу уменьшительные "малышка" и "крошка". Расскажу о том, что преподаватель общей теории висорики — тихий извращенец с набриолиненными волосенками и ужасающей близорукостью — неожиданно решил похвастать своей неотразимостью, прикатив к колледжу на машине родственника. Расскажу о том, что поездка прервалась по причине аварии и гибели водителя. Всё-таки садясь за руль, нужно иметь права и разбираться в педалях. Расскажу и о том, как напилась повторно, опустошив бутылку, прихваченную из гостиницы. Напилась от немыслимого счастья, ибо накануне "малышке" предложили получать оценки в обмен на индивидуальные практические занятия по общей теории висорики.
Вот он, мой стыд. Девчонки из интерната покрутили бы пальцем у виска. Для них подобные сделки считались нормой с четырнадцати лет. Эка невидаль! Отряхнулась как кошка и пошла дальше. Зато в ведомости стоит оценка, и еще будут. А если стараться, то не трояки, а пятерки. Но мама имеет полное право упрекнуть и осудить. Я струсила. Не боролась, а пошла легким путем, заполучив вымученный трояк.
Мама не стала упрекать. Прижав к груди, гладила меня по голове, приговаривая:
— Всё прошло… всё прошло… Это плохой сон… он больше не вернется…
Малинник всколыхнулся, и на тропке появился возбужденный Егор.
— Смотрите, кого я пой… Эвочка, что случилось? Где болит? — встревожился, бросившись ко мне.
— Спасибо, Гошик, со мной всё в порядке. Мы заговорились и потеряли счет времени. Правда, мам?
— Да, совсем запамятовали, — кивнула она и всплеснула руками. — Батюшки мои! Что это?
Муж вынул из-за спины нечто иссиня-черное, покрытое перьями и с хвостом. Он держал за лапы большущую птицу, её голова болталась на весу.
— Что это? — ответил вопросом на вопрос. — Вернее, кто это? Сам не знаю. Ухнуло с ветки, ну, я и запулил nerve candi.
— Это глухарь, — сказала мама с уважением. Но к кому: к птице или к Егору?
— Бедняжка, — потянулась я, чтобы пожалеть безжизненное пернатое, пострадавшее от руки доморощенного охотника.
— От него будет польза? — спросил деловито муж, отведя руку с глухарем подальше от моей заботы.
— Конечно. Это же дичь, — удивилась мама. — И перо нелишне.
Егор отправился к летнику с птицей в руке.