Эпилог
Шрифт:
И как компаньонка углядела синяки от недосыпа? Я же в солнцезащитных очках.
— Потерпите. Всё уладится. Милые бранятся — только тешатся, — ответил спокойно самый старший Мелёшин, звякнув чашкой о блюдце.
В "Эклипсе" отгораживаюсь матовым стеклом от водителя и охранника. Те чувствуют себя не в своей тарелке. Ерзают и нервничают. Изо всех сил стараются не косить взглядами, но получается неважнецки. Они явно рады, когда поднимается матовая переборка.
Добираемся до института, и охранник выдыхает с облегчением, сдав меня на руки Мэлу, ожидающему на крыльце.
Вечером, по возвращению в алую зону, натягиваю на лицо скорбную маску, хотя рот разъезжается в коварной улыбке. Охранник выпрыгивает из машины и, открыв дверцу, протягивает мне руку. Пока иду к дому и взбегаю по ступенькам, он провожает меня взглядом. Я не вижу, но чувствую загривком.
Наша ссора набирает обороты. Мэл отказался приехать на ужин. На Зинаиде Никодимовне нет лица от расстройства. Она переживает за меня. И я переживаю за себя. Самое сложное преодолено. Осталось немного. Вторая ночь всегда легче. Не могу удержаться, чтобы не показать язык, но вовремя одергиваю себя и торопливо взбегаю по лестнице.
Пиликанье телефона. Это Мэл.
— Как ты?
— Чудесно.
Он сглатывает, вслушиваясь. Мурлыкающая игривая интонация заставляет его забыть о собственном имени.
— Запрись и не выходи из комнаты. Скоро буду.
Мэл снова приходит вечером, когда темнеет. Мы похожи на великовозрастных детишек, устроивших шпионские игры.
Потягиваюсь, разлегшись на кровати.
— Я ждала, тосковала… А ты не спешил.
Мэл нависает надо мной и целует в плечо.
— Киса, весна же на дворе. Дни прибывают. Теперь темнеет гораздо позже… Кстати, звонил дед и велел срочно мириться, — сообщает с ухмылкой. — Упаси бог, невеста топнет ножкой и откажется от свадьбы. И потраченное бабло ухнет впустую. Да еще обозвал меня по-всякому.
— Неужели?! — распахиваю глаза. — Твой дед — сама вежливость и корректность.
— Да-да. Он такой. Интеллигент с семихвостой плеткой, — хмыкает Мэл. — Ладно, шучу я. Забудь о нем. Есть дела понасущнее. Как настроение?
Отличное настроение зашкаливало.
Оно разбудило меня рано-ранехонько и вдруг озарило: Мэл ночевал со мной. Спал рядом, прижав к себе, чего уже с месяц не было, потому что нам приходилось уединяться украдкой и впопыхах, не говоря о полнолунии.
А может, глазам помогли открыться чьи-то руки на талии, щекочущее дыхание на виске и легкий поцелуй в щеку? И шепот, брошенный мне спящей. "Люблю тебя"…
Лежа в постели, я наблюдала, как собирается Мэл. Как ходит туда-сюда, насвистывая. Сначала в душ — видна полоска света из-за приоткрытой двери. Затем сборы. Мэл застегивает манжеты у рубашки, надевает галстук, пиджак, глядя в окно и о чем-то задумавшись. Целует меня и, забросив сумку на плечо, уходит на балкон. До чего романтичный момент.
Откидываюсь на подушку и смотрю в потолок. И хочу крикнуть: жизнь прекрасна! Невыносимо, болезненно прекрасна. Солнце еще не показалось из-за кромки леса, но край неба посветлел, погасив точки звезд, поэтому рассветные сумерки наполняют комнату таинственностью. В сонной тишине алой зоны слышны соловьиные трели. Удивительнейшие мгновения. Непонятно, откуда, но неожиданно приходит музыка. Играет скрипка. Смычок ходит, извлекая ноты, и они переплетаются, смешиваются, взлетают и распускаются райскими цветами.
Это мое сердце. Оно поет, вторя соловьиным руладам. И я не удивлена.
На соседней подушке осталась вмятина. Вдыхаю запах, который вобрала наволочка, и укладываюсь на неё щекой, обнимая подушку и прижимая к себе.
В приоткрытую балконную дверь доносятся приглушенные голоса, и тянет сигаретным дымом. Вскакиваю, и наскоро напялив халат, выбегаю на балкон. Черт, снаружи еще не лето. Деревянный настил холодит босые ступни, и я встаю на цыпочки, поджимая ногу цаплей. Внизу Мэл и трое мужчин. Это охранники. Компания курит, переговаривается и тихо посмеивается. Один из мужчин — начальник охраны.
Мэл поднимает голову, а следом и его собеседники.
— Здрасте, — говорю растерянно. Мужчины смотрят с любопытством, но почти сразу же отводят взгляды. Я кутаюсь в халат. Майские утра в алой зоне — прохладные, но мне зябко не от свежести начинающегося дня, а от интереса, промелькнувшего в глазах охранников. Чистого мужского интереса, с каким оценивают женщину, с балкона которой только что свалился любовник.
— Эва, возвращайся в дом, — велит Мэл. — Всё в порядке.
— Ну что, идем? — спрашивает начальник охраны. Мэл бросает бычок в траву, и компания идет… не по дорожке к запасным воротам, а к крыльцу. К парадным дверям!
Вылетаю из комнаты, забыв закрыть дверь, и бегу по коридору. Вниз, босиком по лестнице. Кот несется следом, распушив хвост.
Не успеваю, не успеваю! Добегаю до кабинета и распахиваю закрывающуюся перед носом дверь. Здесь и Мэл, и охранники, и самый старший Мелёшин. Он при полном параде, но без пиджака. Совсем, что ли, не спит ночами?
Охранники покидают кабинет, а Константин Дмитриевич подходит к столу, обрезает ножницами кончик сигары и аккуратно прикуривает. Обогнув стол, устраивается с комфортом в кожаном кресле с высокой спинкой. Он выпускает дым изо рта и смотрит на нас.
Только теперь я замечаю, что стискиваю руку Мэла. Мой мужчина подпирает шкаф и поглядывает на старшего родственника с веселой ухмылкой.
— Ну-с, любезный, и каким словом предлагаешь назвать обезьянье лазанье по балконам дам? Решил податься в циркачи? Устроил ребяческое представление, пустил пыль в глаза надуманной ссорой. И Эву Карловну подначил. Что, терпежа нет?
Константин Дмитриевич зол, хотя и сдерживается. Его посмели обвести вокруг пальца, проигнорировав предупреждение о "конфетно-букетном" периоде.
— Это не он, это я! — заявляю горячо. От волнения комната пляшет перед глазами, но я полна решимости отстоять Мэла. Ведь из-за моей полиморфности его отчитывает глава клана и, возможно, накажет, потребовав кабальное обещание или клятву.
— Тише, Эва, — успокаивает Мэл. — Иди наверх, полежи. Еще рано. Успеешь посмотреть парочку снов.
— Нет, я с тобой.
— Эва Карловна, прислушайтесь к совету Егора и ступайте. А нам предстоит серьезный разговор.
Да, вежливый у Мэла дед. Интеллигент. Но сегодня в его руках семихвостая плетка и сталь в голосе. Любезности исчерпали себя.