Эпилог
Шрифт:
Он вернулся на кухню, щедро сыпанул в заварочный чайник чаю, залил подоспевшим кипятком и накрыл чайник полотенцем. Делать пока было нечего, ему снова вспомнилось о сигаретах, но шкаф стоял в гостиной, и волей-неволей с этим придется обождать. Как-то незаметно, когда отпустило напряжение, стали саднить царапины и ушибы. К счастью, ничего серьезного не было, разве что не мешало бы залить их одеколоном, но и тот, разумеется, не на кухне. Чем же заняться?
Николай снял куртку, осмотрел ее и невольно вздохнул. Да, крепко ей досталось… Он бросил куртку на табуретку, переложил хлеб в полиэтиленовый мешок и, порывшись по карманам, достал и
Тридцать шесть рублей. Прямо скажем, негусто. Правда, есть еще обручальное кольцо, последняя память о неудавшемся браке. Можно будет попробовать обменять его на продукты. А дальше что? Родителям хорошо, они сейчас в деревне у бабки. Уговаривали и его ехать с ним, тем более что завод все равно давно уже стоит, а когда заработает – неизвестно. Но он, дурак, тогда заартачился. Никуда мол, не поеду, нам сказали, что вызвать могут в любой день. Сиди теперь тут… И захочешь, так все равно не уедешь. Поезда не ходят, автобусы – и подавно…
– Можете идти, – отвлек его от размышлений голос Марины.
Николай захватил оба чайника и вышел в гостиную. Девушка сидела на диване и при его появлении попыталась встать, но Николай махнул рукой.
– Сидите, я сам. – Он выставил на стол сахарницу (слава богу, хоть сахар пока есть) и чашки и указал на стол. – Прошу.
– Спасибо. – Девушка перебралась на стул, нерешительно помолчала, робко взяла вилку и спросила. – А как вас зовут?
– Николай. А вас?
– Марина.
Пока пили чай, Николай узнал о ней почти все. Восемнадцать лет, студентка, перешла на второй курс, живет в общежитии, задержалась после экзаменов, а тут началось… В комнате осталась одна, денег почти нет, да и в любом случае достать за них ничего невозможно. Есть тоже нечего, хотела хоть талоны на хлеб отоварить, да и то не вышло…
Николай слушал и невольно мрачнел. Перед ним открывалась бездна, по сравнению с которой его ситуацию можно было назвать верхом благополучия. Что ни делай – падения в нее не миновать. Марина уловила его настроение и грустно улыбнулась.
– Вы только не думайте, я как-нибудь выкручусь. Должно же все это кончиться. Через неделю, ну, через две…
Вместо ответа Николай поднялся и направился к шкафу. Шкаф был тяжелый, но злость на эту собачью жизнь, на невезучую страну, в которой его угораздило родиться, придала ему сил, и угол шкафа отошел от стенки. Сам шкаф заскрипел, протестуя против подобного неделикатного обращения, но Николай уже заглянул в образовавшуюся щель и – о, чудо! – увидел там заветную красную пачку. Он вытянул руку, ухватил пачку дрожащими от нетерпения пальцами, быстро вытянул сигарету и сунул ее в рот.
– Не возражаете? – Николаю не хотелось оставлять девушку даже на минуту. – Я открою балкон.
– Конечно, – улыбнулась Марина. – А мне можно?
– Вы курите? – удивленно спросил он и протянул ей пачку.
– Курила. Только теперь все равно сигарет нет. Хорошо, что у вас осталось. Все полегче будет.
Николай кивнул, соглашаясь, и когда они закурили, с непривычки ощущая легкое, но приятное головокружение, предложил:
– Давайте на «ты». И вообще… пока этот бардак не кончится, перебирайтесь лучше ко мне. Не куковать же вам одной в общаге. Вы только не подумайте чего… Я буду здесь, вы – в спальне. Ну, как, идет?
Марина на мгновение изменилась в лице, затянулась и вздохнула.
– Идет.
3. ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. РЫНОК
Он
Возле горисполкома, на крыше которого все так же трепыхался на ветру флаг, уже привычно стояли два бронетранспортера. Вооруженные солдаты лениво разглядывали прохожих. А в остальном – город как город. Пустые магазины, бесконечные, стоящие на авось и неизвестно за чем очереди. Для будничного дня народу было многовато, впрочем, почти все предприятия в городе стоят. Сырья нет, комплектующих нет… да и вообще ни черта нет.
Ну, вот и рынок. Народу и здесь было много. Кто пришел в надежде что-нибудь купить, кто – продать или обменять на еду. Николай еще не успел как следует углубиться в толпу между рядами, как к нему уже начали подходить то одетые «в фирму» парни, то сомнительного вида мужики, без конца повторяя одни и те же вопросы:
– Что сдаешь?
– Надо что?
Связываться с ними не хотелось. Тут могли подсунуть вместо денег «куклу», могли и просто накостылять и отобрать все, что менял, и медленно шел дальше, покачивая головой в ответ на вопросы.
Он уже начал отчаиваться, когда ему неожиданно повезло – встретил давнишнего знакомого, тот когда-то учился на класс младше, а теперь вовсю фарцевал, и он согласился по старой памяти взять кольцо за тысячу и пачку «Явы». Отошли в сторонку, пересчитали деньги и разошлись, довольные результатом.
На остальное ушло от силы десять минут. Николай купил картошки, лука, кусочек масла и даже немного мяса, отдав за это половину приобретенных богатств, а в довершение прихватил еще и пять белых роз по рублю за штуку
– цветы сейчас практически никто не покупал. Потом направился к выходу.
Но выйти ему не удалось. По толпе внезапно прошло какое-то движение, на лицах отразился испуг.
От выхода, отрезая единственный путь к спасению и разворачиваясь в цепь, двигались десятка два здоровых парней в черных кожаных куртках.
Николай тоскливо обернулся, но со всех сторон рынок окружала трехметровая каменная стена.
Кожаные двигались не спеша, на кого-то не обращая внимания, у кого-то отбирали приглянувшееся, и эта неторопливость была страшнее любого стремительного нападения.
Не сопротивлялся практически никто, но накачанные мускулы просились в дело, и время от времени на некоторых обрушивались короткие жестокие удары. Обидно было и то, что людей на рынке было во много раз больше, но людей неорганизованных, не знавших друг друга, и оттого трусливых.