Епитимья
Шрифт:
И иногда кто-то должен заставить нас принести искупительную жертву.
Когда наконец я оболью бензином их искромсанные тела и подожгу их, они будут благодарны за то очищение, которое принесет им огонь.
Благодарны за дарованную смерть.
Очищение. Это важная мысль, самая важная из всех, мой ягненочек. Запомни это. Я-то помню. Это единственное, что оправдывает кашу, которую ты заварил.
И я надеюсь, что ты не захочешь пропустить это, мальчик-шлюха. Скоро увидимся.
Запомни: тебе нигде от меня не скрыться. Запомни: если ты пойдешь с этим в полицию,
Твой Поклонник».
Джимми отложил письмо и закрыл глаза.
— Боже, что за ублюдство я совершил?! Что мне теперь сделать, чтобы помочь им?
Он посмотрел на свои пальцы — сигарета сгорела до самого фильтра. Ему показалось, что вот сейчас его вырвет, выворотит наизнанку.
Часть вторая
Глава 17
Отец Ричард Гребб смотрел на лежавшую перед ним Библию. Он снова и снова переписывал текст стиха, надеясь отыскать с его помощью нужные слова для утренней проповеди, как бывало когда-то, когда он был новичком в своем деле и еще чувствовал себя связанным обетами. Он выписывал текст из Первого Послания Апостола Павла к Коринфянам, глава 2, стихи 1—5:
«1. И когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости.
2. Ибо я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого.
3. И я был у вас в немощи и в страхе и в великом трепете.
4. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы.
5. Чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божьей».
Ричард снял очки и протер глаза. Глаза болели. Он подумал, как будет выглядеть во время первой мессы сегодня утром, и подивился, почему это его интересует.
Он скомкал бумагу с библейскими стихами и бросил ее в угол комнаты, где она упала рядом с жарко горевшим камином.
— Я даже этого не могу сделать.
Он встал и налил себе чашку кофе из термоса, который загодя принес в кабинет. Высыпал в темную жидкость три ложки сахару с горкой. Подул на кофе, наблюдая, как редеет поднимающийся над чашкой пар, сделал пару глотков.
Он сидел, пил свой кофе, точно зная, что вот сейчас подойдет к камину, поднимет скомканный лист бумаги со словами Апостола Павла. Знал, что разгладит бумагу и возьмет ее с собой, даже если и не воспользуется ею на завтрашней проповеди.
Джимми Фелз в нерешительности стоял у дома священника. Ноги, которые привели Джимми к крыльцу дома и верно служили ему всю дорогу, вдруг отказались повиноваться. Увидя, что свет в комнате, горевший так ярко, вдруг погас, он решил: не суждено ему встретиться со священником лицом к лицу.
Холодный ветер иголками жег ему кожу на лице, пощипывал уши.
И все же ты должен идти, сказал он себе, должен постучать в дверь. Кто еще мог бы помочь? Карла?
При мысли о матери Джимми усмехнулся. Южнее того места,
— Лоренс-авеню в субботний вечер, парень, — это то место, где можно заработать немного деньжат. Забудь обо всем этом дерьме и отправляйся туда со своим славным маленьким задиком. Не позже чем через пятнадцать минут получишь предложение.
Джимми смотрел на мчащиеся мимо него машины и гадал, в которых едут одинокие искатели приключений: в большинстве случаев это мужчины среднего возраста, кто ищет секса с ребенком.
Он вспомнил, как легко все это начиналось, и уже сделал несколько шагов в направлении Лоренс-авеню.
— Ты совсем рехнулся, — сказал он вслух. — Право, рехнулся.
Перед ним всплыла черная «тойота»-пикап, медленно двигающаяся по Лоренс-авеню, и он тут же развернулся и пошел в обратном направлении, пока не оказался у двери дома священника.
Проповедь о пагубности для души злобы и мстительности в повседневной жизни была почти готова, когда Ричард услышал стук в дверь.
Кто бы мог прийти к нему в этот час, подумал он. Наверное, кто-то из Армии спасения, может быть, Эстер Гарсия, а может, какой-то одинокий мальчик, которому понадобились деньги...
Ричард не мог удержаться от вздоха изумления, когда, открыв дверь, нашел на пороге Джимми Фелза, меньше всего он рассчитывал увидеть его. Волосы мальчика были влажны от снега, а щеки пылали от ветра. Легкая куртка и рваные джинсы казались не слишком надежной защитой от декабрьской непогоды.
— Джимми?! Ну, привет. Входи, входи...
Джимми вошел вслед за хозяином в прихожую.
— Да ты совсем озяб. Снимай-ка свою куртку и ступай к камину, погрейся.
Джимми снял куртку и отдал ее священнику. Не произнеся ни слова, он проследовал за Ричардом в кабинет.
— Садись, садись, — пригласил священник, указывая на диван.
Джимми взял стул у камина и сел на него. Он наклонился вперед, положив локти на колени. Пробежал пальцами по влажным волосам — руки дрожали. Он вытащил сигарету, закурил и взглянул на Ричарда.
— Я пришел сюда не потому, что хотел помириться и не из-за прочего вздора. Понятно?
Ричард потер затылок и сел на диван напротив Джимми.
— Ладно, сынок. Я могу это понять. Прощение надо заслужить.
— И ты не должен мне проповедовать всякую чепуху.
Мальчик затянулся сигаретой, силясь выглядеть уверенно. Он старался не встречаться с Ричардом глазами, глядя куда-то мимо, за его спину.
— Я буду откровенен с тобой и скажу прямо, почему я здесь.
Зажав сигарету зубами, он стал шарить в карманах штанов.
— Сегодня я получил письмо, оно пришло к моей маме. — И протянул Ричарду скомканный листок. — Думаю, тебе надо это прочесть.
Ричард взял у Джимми письмо. Пока он читал, в комнате становилось все холоднее. Казалось, в комнату вползло что-то темное — остановилось у плеча и шепчет в ухо страшные слова. Это напоминало тот кошмарный сон, который недавно ему приснился, — ощущение присутствия чего-то ужасного в темноте.