Эпоха бедствий
Шрифт:
Фарр никогда не предполагал, что его голосовые связки способны на такое. Когда тень внезапно ожила, превратившись в крупную горбатую и пятнистую гиену, атт-Кадир заорал так, что задребезжали витражи в круглых окнах дома Атта-Хаджа. В первое мгновение Фарр оказался парализован страхом - животное выглядело слишком крупным и опасным, - но все-таки нашел в себе силы побежать, хотя и сознавал: к такому врагу не стоит поворачиваться спиной.
Шаг, второй, третий... До трехступенчатого крыльца рукой подать. Еще совсем немного...
Гиена оказалась быстрее. Некая могучая сила толкнула Фарра
Зверь пока не нападал, явно озадаченный неподвижностью Фарра. Сам он старался не дышать, чтобы убедить зверя в своей смерти. В Шехдаде охотники частенько промышляли степных волков, и одной из их хитростей являлся обман: если лежишь и не шевелишься (плеснув вокруг приготовленной заранее бараньей крови, запах которой хищники чувствуют за много лиг), обычно осторожный и чуткий зверь сам к тебе подойдет. А тогда исход зависит только от твоей быстроты и длани Атта-Хаджа, которая направит арбалетный болт. Но, увы, сейчас у Фарра не имелось под рукой не только арбалета, но и самого обычного костяного ножа для разрезания пергамента. Правда, оставалась слабая надежда лишь на то, что подоспеет помощь.
Однако гиена желала поиграть с добычей. Раскачивая горбатым туловищем, она подошла к Фарру, шумно обнюхала его сапоги, фыркнула и зачем-то вцепилась зубами в загнутый носок. Потянула, отпустила, затем снова тронула человека мордой и подтолкнула лапой. Гиену озадачивала неподвижность жертвы пошевелись Фарр, зверь моментально вцепился бы ему в шею. Зверь ощущал, что он живой, но раз так, то почему человек не бежит и не сопротивляется?
"До рассвета валяться, что ли?
– Фарр пребывал в смятении, ибо видел, что хищник сделал с халиттами, однако способность здраво размышлять его не покинула.
– Как это чучело сумело пробраться в город? Драйбен и Кэрис обещали, что остановят Дикий Гон за пределами Меддаи. Убирайся, мерзкая тварь! Уйди, пожалуйста, а?"
Свет на мгновение мелькнул, но Фарр, как ни косил глаза, не сумел заметить, чем вызвано мерцание ламп. Гиена, наоборот, насторожилась, опустила голову еще ниже, исподлобья наблюдая.
Вдруг послышалось:
– ...чик - пиу-у-у...
– короткий щелчок тетивы самострела, визг рассекающей воздух стрелы и предсмертный всхлип зверя. Толстый металлический болт ударил гиене точно между глаз, прочно застряв в черепе. Зверюга повалилась на бок, судорожно елозя лапами по гладко отесанному мрамору, и затихла.
– Живой?
– Почти...
– буркнул Фарр, приподнимаясь на локте. Ушибленная грудь болела безбожно.
– Благодарю, уважаемый.
Атт-Кадир поднял взгляд и рассмотрел, что над ним стоит тот самый высокий и широкоплечий, чернобородый телохранитель аттали эт-Убаийяда. Кажется, его звали Туганом.
– Повезло, - прогудел Туган.
– Хвала Атта-Хаджу, ты догадался лежать неподвижно. И что вообще ты тут делаешь? Ну-ка вставай! Тебя мудрейший послал?
– Угу.
– Фарр оперся на могучую мозолистую ладонь халитта и не без труда поднялся. Колени изрядно дрожали.
– Мне приказано отвести всех людей с площади в храмы. Только священные стены охранят жителей Меддаи от опасности.
– Сам эт-Убаийяд распорядился?
– уточнил педантичный халитт.
– Если так, идем. Проклятые твари проникли в город, пока их немного, но что будет дальше?
Теперь, когда его охранял личный страж святейшего аттали, Фарр позабыл страх - такой могучий и умелый воин, заслуживший доверие самого наследника Провозвестника Эль-Харфа, спасет от любой опасности. Мимолетно Фарр подумал о том, что нехудо бы в ближайшем времени раздобыть какое-никакое оружие, хоть самый завалящий ножик, и попросить Кэриса или Драйбена обучить его начаткам обращения с клинком. Да, мардибам положен единственный вид защиты - слово, но в нынешние времена придется позабыть о многих незыблемых традициях.
* * *
А на окраинах Меддаи творилось нечто невообразимое.
Поднявшийся ветер разнес искры костров, матерчатые палатки вспыхивали одна за другой, едкий дым жег глаза и легкие, во всеобщей свалке никто не разбирал дороги; вопили ничего не понимающие дети, упавших затаптывали... Среди перепуганных людей сновали мохнатые огрызающиеся хищники, которым, как казалось, было все равно, куда мчаться и кого атаковать. По счастью, они не набрасывались всей стаей на жертву, а в основном мимоходом хватали убегающих, нанося клыками небольшие, но очень болезненные и глубокие раны.
Военная сила почти ничего не могла противопоставить Дикому Гону. Звери быстро догадались, что следует избегать схваток с вооруженными людьми, и предпочитали добычу более доступную.
В прорезаемой языками пламени полутьме, кишащей людьми и животными, луки и арбалеты приносили больше вреда, нежели пользы, и потому командиры халиттов и саккаремских гвардейцев старались держать плотный строй и с помощью выставленных вперед пик отгоняли взбесившихся тварей, но защитить простых людей не могли. Вскоре стало очевидно, что надежда на спасение заключена в каменных домах: даже навалившись всей гурьбой, волки не смогут пробить тяжелые двери, а с крыш можно прекрасно отстреливать зверей до тех пор, пока не кончатся стрелы или не наступит рассвет.
Паника еще больше усилилась благодаря вмешательству какого-то человека, оставшегося неизвестным, - носил он одежды странника, посвятившего свою жизнь служению Атта-Хаджу и проповедованию Истинного Знания, открытого Книгой Эль-Харфа. Этот грязный, волосатый и вшивый мужичонка небольшого роста и с посохом никуда не бежал, но приплясывал на высокой мраморной ограде священного водоема, выкрикивая тонким дребезжащим голоском:
– Всепокайтеся! Зряще како пасти волчьей жрать твой дух! Погибель на нас! Будет тут рыкающий каратель! Возмоли, Провозвестник Атта-Хаджа, пред концом мира! Видно, вам люб сей глум! Ox, ox, сгинь, демон! Пропади прочее пропадом! Атта-Хаджу помолимся! Изойдут души наши к Звездному мосту!..