Эпоха мертворожденных
Шрифт:
На выходе из мрачного провала в лицо, обжигающей ледяной крошкой, ударил морозный порыв облегчения. Вот теперь — попустило…
Встали в проеме у самого спуска — не так заметает. Закурили. Юра выволок из-за пазухи плоскую флягу. Булькнул ею два раза в воздухе и вопросительно взглянул на меня…
— Давай. По глотку.
— Помянем?
— Лады…
Выпили за убитого пилота… Гирман, перед тем как хлебнуть, отвернулся всем корпусом.
— Негоже так с солдатом. Пристрелили бы… ну, прибили на месте, что ли…
— То, командир, им не объяснить. Видел же, что с деревней сделали.
Предпочитающий помалкивать Гирман неожиданно выдает:
— Представляете: родители бланк получат. Потом цинкач привезут… Благополучная семья, Европа! Сынуля — на пендосской супершняге летать
— Моим старикам один раз притарабанили весточку. По мне — живому… Жаль — не попалась потом эта лыстоноша… [119]
119
Лыстоноша (укр.) — почтальон.
Настолько необычно услышать о личной жизни Жихарева, что мы оба в голос спрашиваем: «Ну?»
— Да нечего рассказывать… Мы завязли в окрестностях Итум-Калы. [120] Не до писем. А тут один из бывших моих контрабасов [121] заезжает домой. Рыдает. Ездит по ушам. Потом занимает двести баков и сваливает. Понимаешь — специально же приехал! Проездом как в Симферополь попадешь? Я бы сам столько дал козлине, лишь бы не пугал стариков. Пидар! Рассказал им, что тащил меня в вертолет. Умер я у него на руках, у гондона… — Юра потемнел лицом и налился мраком. — За две бумажки… полупокер конченый!
120
Итум-Кала — райцентр в Чечне.
121
Контрабас (жарг.) — военнослужащий контрактной службы.
— Нашел?
— Та какой там, Борян. Ищи-свищи…
— Моя матушка тоже разок получила звоночек с неба. Почти. От одного намека за малым инфаркт не схватила…
Мужики выжидающе на меня смотрят и ждут продолжения…
— Похоже. Как и у тебя, Юра, только — ДРА и урочище Аргу… Мы весной восемьдесят четвертого ровно на три недели там загрузли. Тоже не писал. А тут — Первомай на носу. Мы тогда на Коммунистической, в Красном Луче жили. От нашего углового дома вверх по улице, в ста пятидесяти метрах — горком партии, комсомола, горсовет и вся остальная лабудень в новенькой пятиэтажке в конце парка с фонтаном, вечнозасыхающими туями и непокрытой лысиной Ильича. Матушка утречком поливает себе ирисы — круглые грядки в покрашенных автомобильных покрышках по центру двора. Тут открывается калитка, и во двор вваливается серьезная до «уже не надо» толпа: военкоматовские военные, полковники менты, властные дяди в темных пиджаках и полосатых галстуках, тети с белыми пергидролевыми пирамидами над важными развесистыми подбородками… Ну, представляете — весь этот провинциальный совдеповский зоопарк. Мама молча открывает рот, три раза хапает утерянный воздух и, побелев, садится задом в клумбу. Народ не втыкается и молча смотрит на перепуганную до смерти пожилую женщину. Потом у кого-то включается, и над делегацией проносится шорох: «Это — Деркулова, учительница из „десятой“. У нее сын — в Афганистане!» Солидные дядечки и тетечки, как-то стыдливо зажав раскормленные булки, начинают, пятясь и неуклюже разворачиваясь, топтаться на месте. Несколько баб бросаются помочь теряющей сознание матери. Остальные трусливо сбегают. Вот так — поздравили…
— Чего приходили-то?
— Ну, как же… Возле дома — подмести. Флаг — повесить. Белье со двора — снять. Забор — покрасить. Мало ли предпраздничных мероприятий у жителя Главной Улицы. День международной солидарности трудящихся, забыл, что ли? Вот и пришли напомнить. Потрудились солидарно, всеми ветвями власти, так сказать, ударно тряхнули… Давай, Юра, еще по глоточку — за родителей!
На улице беготня. Уходят последние жители. Наши занимают позиции. Биться, как в Сталинграде, мы не намерены, но и не тормознуть камрадов, не напомнить ребятишкам, что мы еще живы, — тоже некрасиво.
Гирман, хапнув коньячку, надумал перекусить. Отошел от нас к дальнему провалу стены, поставил на кирпич консервированную кашу и малиновым пиротехническим огнем, ни разу не прожегши жесть, разогрел банку. Вытащив из кармана аккуратненький ножичек, неспешно выбрал нужное лезвие, отточенным движением — разумеется, не подставив пальцы под шипящую струю брызжущего жира, — проколол дырочку и, так же размеренно, вскрыл цилиндр консервов до половины. «Гречка в соку молодого ягненка». Да-да! мы — поверили! Барашек — мой одногодка, не иначе… Надо будет подколоть Борю, узнать — кошерное ли? Ему небось хасидские ребе, когда выкупали из лагеря, мозги от души прополоскали… Ухватив жестянку за отогнутый край, парнишка уселся на корточки, достал из разгрузки старинную мельхиоровую ложку и по-собачьи, перекатывая рывками головы куски во рту, принялся есть. Кто бы представил, что отсутствие губ может превратить простейший процесс поедания банальной каши в номер прикладной эквилибристики. Вот у меня цирковая труппа подобралась: один в бане моется в одиночку, другой — ест исподтишка…
Дэн машет с БТР — никак Нельсон на связи? Не успел как следует покаяться, тут за спиной, очень низко, словно предчувствие сердечного приступа, совсем негромко — ухнуло. Остатки полуразрушенной стены, похоронив под собой жертву вынужденной эвтаназии, кадрами старой кинохроники складываясь сами в себя, осели внутрь полуподвала.
— Какого хрена?! — Передерий шкодливым бурсаком деловито насупил брови и сделал правильную рожу. Гирман с Антошей — морозятся. Юра, задрав бровь, мстительно лыбится. И все — ни при чем… — Совсем малахольные?! Ну на хрена вы это сделали?!
— Да ладно, командир. Пес с ними. Пусть повозятся, носом пороют. Сейчас крупой заметет, хрен кого тут сыщешь. Передерий еще сюрпризов наставит…
— Юра! Мозги включите! Не найдут — пойдут за жителями или за нами… Думать надо!
— Та пусть прокатятся до Лутугино, тебе — жалко?!
— Блядь! Нэ злыть мэнэ, бо — покусаю! — Что тут рассказывать, сейчас сами все увидят… — Дед! Прыгнул на Гусланчика — езжайте мосток минировать. Ждешь нас там. Прокоп! БТР — за промоину. Дэн — к «Корнету». Цель по команде. Антон — тоже. Все — на позиции… Бегом, мать вашу!
Через пятнадцать минут у изувеченного падением обломков лесочка хлопнул разрыв. Еще чуток погодя — второй. Следом, через три с половиной минуты, на срезе холма нарисовалась КШМ и два «Тварды» по бокам. С двух сторон охватывая поселок стальными клещами, задымили фланговые группы — по две БМПэшки, четыре БТРа и одному АМВ со спаренной минометной установкой. Впереди и сзади каждый взвод подпирает по танку. Еще пять «крепостей» насчитал во фронтальной группе, вместе с «коробочкой» штаба и прикрывшей ее своим уродливым профилем «Лоарой». В восьмикратный бинокль я отчетливо вижу на командирской машине белого кондора с молниями в лапах на смазанном наискось красном прямоугольнике… Вот кто, оказывается, миссией руководит… «Громовцы». [122] Конкретнее волкодавов во всем СОРе не сыскать.
122
GROM — оперативная группа мобильного реагирования Польского контингента СОР. Элитный армейский спецназ, созданный по образцу отрядов «Дельта» США.
С противоположной стороны — против вынырнувшей из лесочка армады — двадцать камикадзе Деркулова и старенький совдеповский БТР… Свадьбу заказывали? Не волнует — уплачено!!!
Ждать, пока замкнут кольцо, я не собираюсь. Съезжаю по насыпи вниз и начинаю сеанс активного сурдоперевода — радиосвязью мы в подобных случаях отродясь не пользовались.
Никольскому с пехотой — отход немедленно! Бегом к машинам, чтоб только пятки сверкали… Гирман со своей «чемоданной» командой — следом; ну хоть ты тресни до самой жопы — не подойдут СОРовцы к поселку на дальность гранатометного выстрела, пока здесь хотя бы один кусок щебня размером больше кулака останется.