Эпоха мобильных телефонов
Шрифт:
Разговор моего «родного» начальника и начальника временного был коротким. Несколько «угу», несколько «хм», два или три «ладно». Только один раз Евгений Васильевич использовал более длинное слово – «безупречно». При этом выражение его лица, и так кислое, стало совсем уксусным. Уточнять я, конечно, не стала, но понадеялась, что это была оценка моего изложения допроса Лариковой.
Распрощавшись с Бариновым, Сухарев вернул мне телефон и спросил:
– У Кораблевой был любовник?
– Так утверждает Ларикова.
Я быстро изложила имеющиеся у меня скудные сведения и закончила предложением поговорить с девочками на
– Имеет смысл, – без энтузиазма согласился Сухарев. – Еще что-нибудь, что нам неизвестно, рассказать можете?
Откуда мне знать, что им неизвестно? На всякий случай я коротко изложила все, что происходило после появления в офисе Сергея Ларикова. Рассказывала я без подробностей, только самую суть, но Сухарев остался доволен. Вопрос он мне задал только один, и совершенно неуместный:
– Видели ли вы вчера что-нибудь, связанное с малиновым вареньем?
– В каком смысле? – растерялась я.
– Во всех перечисленных вами местах не было ли банки малинового варенья, не пил ли кто чай с малиновым вареньем, не варил ли кто малиновое варенье? – добросовестно пояснил Сухарев.
Я быстро перебрала в уме: наш офис, квартира Ларикова, его же квартира для свиданий, квартира Кораблевой, квартира ее брата, дача Перегудина… Нет, ничего похожего на малиновое варенье не было. Заверив Сухарева в этом, я решила, что имею право на встречный вопрос.
– А вы? Можете рассказать что-нибудь, что нам неизвестно?
– Естественно. – Уголок рта у него слегка дрогнул, Евгений Васильевич оценил шутку. – Есть протоколы опроса соседей, есть заключение патологоанатома о смерти Кораблевой, есть результаты дактилоскопической экспертизы. Костя, доложи основное.
Костя докладывал не хуже меня, и полезной информации у него было примерно столько же. Единственным человеком, который видел, как во двор въехала машина Кораблевой, была некая Стрельникова из пятьдесят третьей квартиры – таков был результат опроса соседей. Я попросила разрешения самой проглядеть протоколы. Костя взглянул на Сухарева и, дождавшись его кивка, вручил мне внушительную стопку бумаги:
– Надеешься найти здесь что-то, чего мы не заметили?
– Не то чтобы надеюсь, – честно призналась я. – Просто хочу сама каждый листочек в руках подержать. Ну и конечно, вдруг, авось… знаешь, свежим взглядом, бывает, и замечаешь что-то интересное.
– Ну-ну, – пожал плечами Костя и перешел к заключению патологоанатома.
Неаппетитные подробности этой части я, с вашего позволения, приводить не буду. Скажу только, что, по его мнению, Татьяну оглушили, ударив твердым тупым предметом (предположительно, бутылкой), а потом задушили, использовав для этого скрученную полоску тонкой ткани. Я старательно делала записи в блокноте (а как же! Или вы думаете, что Александр Сергеевич самого подробного доклада о работе с Сухаревым не потребует?), но, когда Костя произнес слово «варенье», вздрогнула и уронила ручку.
– Варенье? – переспросила я, поднимая ручку.
– Именно, – подтвердил Костя. – Малиновое. Мочка левого уха покойной испачкана малиновым вареньем.
– Понятно.
Понятно. Если твои руки испачканы вареньем и ты начинаешь кого-то душить, то вероятность испачкать мочку левого уха жертвы этим самым вареньем весьма велика. Если бы вчера этот деликатес попался мне на глаза, то сейчас мы бы уже ехали за убийцей Кораблевой.
Костя перешел к дактилоскопической экспертизе. Поскольку в квартире не убирались, похоже, с момента вселения в нее Валика, а друзей у него было немало, то и отпечатки пальцев нашлись в количестве, превышающем потребности. Беда в том, что отпечатки были в основном старые. Обнаружился, правда, очень заинтересовавший меня факт: дверные ручки, и снаружи, и внутри квартиры, а также кнопка звонка были тщательно протерты не далее как вчера утром. И уже после этого на ручках появились отпечатки Лариковой и Валика Кораблева, а на кнопке – только указательный пальчик Елены. Тряпку, которой протирали ручки и звонок, обнаружить не удалось. Бутылка со свежими отпечатками, предполагаемое орудие, которым Кораблеву оглушили, тоже отсутствовала. Теперь мне стало ясно, почему, несмотря на столь серьезные улики против Елены, Сухарев решил с нами сотрудничать.
– Вот как хотите!.. – торжественно объявила я. – Вот как хотите, но вся эта ерунда с отпечатками окончательно снимает с Лариковой подозрение в убийстве. Она, конечно, дура, но не до такой же степени! Убить Кораблеву, протереть дверные ручки, забрать с места преступления бутылку, а потом снова насажать везде свои отпечатки – на это даже полная идиотка не способна! И теперь я знаю, куда подевалось платье Кораблевой. Убийца использовал его в качестве тряпки, а потом вместе с бутылкой унес. Кстати, патологоанатом считает, что Кораблева задушена узкой полоской тонкой ткани. А Ларикова упомянула, что на Кораблевой был легкий шифоновый сарафанчик.
– Снять с Кораблевой платье и оторвать от него кусок, чтобы ее же и задушить? А остальное использовать для протирки поверхностей? – Сухарев с сомнением покачал головой. – Как-то это странно выглядит.
– Странно, – согласилась я. – Но очень похоже на правду.
– Шифон, наверное, легко рвется? – предположил Костя. Ему моя мысль сразу понравилась.
Евгений Васильевич помолчал, потом указал мне на стопку протоколов:
– Вы хотели почитать? Вот и займитесь пока. А мне подумать надо.
Косте он подумать не предложил, но чтобы подчиненный не затосковал без дела, поручил обеспечить нас кофе и крендельками, фирменной выпечкой местного буфета.
Костя ушел в буфет, Сухарев за своим столом сосредоточенно рисовал на большом разлинованном листе сложного вида загогулины, а я перебирала протоколы. Дело шло быстро, потому что на всех листках было написано практически одно и то же. «Я, такой-то, проживающий там-то, по существу дела могу пояснить, что ничего не видел, ничего не слышал и ничего не знаю».
Вернулся Костя, принес очень вкусные крендельки и на редкость дрянной кофе. Стопка просмотренных протоколов быстро росла, передо мной осталось всего несколько непросмотренных листков. Я взяла верхний, и взгляд сразу зацепился за «обратила внимание», вместо стандартного «ничего не видел». Опа! И на что же это гражданин, как его… ага, гражданка Стрельникова Александра Михайловна обратила внимание? Так, сидела на кухне, пила чай, смотрела в окно. Очень полезное занятие. Жаль, что все остальные жители дома в интересующее нас время не таращились в окна. Ладно, смотрела Стрельникова в окно и увидела машину, серую. Из машины вышла женщина и вошла в подъезд. Та самая женщина, которую потом убитой нашли, сестра Валерия Кораблева с четвертого этажа.