Эпоха Полтины. Декста Квинта
Шрифт:
– Н-да. Понятней не стало.
Кейн вернулся на своё место и, вынув арканит, спрятал табулу обратно в сумку. Подбросив в костёр сушняка, он вновь закутался в попону. Согревшись, его уже начало клонить в сон, когда Бэн вновь заговорил:
– По-моему ты не тем занимаешься.
– И чем же, по-твоему, я должен заниматься?
– раздраженно спросил Кейн.
– Думать о том, что мы будем рассказывать о произошедшем, когда нас спросят.
– Ну а что тут думать, - проворчал Кейн, устало растирая лицо.
– Расскажем всё как есть, только умолчим о некоторых моментах: во-первых - никаких "зеркальных", разлагающихся прямо на глазах. На нас напали
Костоправ некоторое время молчал, размышляя. Потом произнёс: "Годно" и лёг спать, укрывшись с головой. Кейн, тоже чувствуя страшную усталость, скормил пламени остатки сухой травы и веток, перелёг почти к самому костру и закрыл глаза. Но сон ещё долго не шёл к нему, напряженно прислушивающемуся к ночным звукам, пока наконец шум моря и треск костра не сделали своё дело.
8.
Тело Бэна сотрясала крупная дрожь, сорочка насквозь пропиталась холодным потом, но внутри него бушевало настоящее пламя, медленно пожирающее внутренности. Выпутавшись из попоны и скинув мундир, он попытался охладить себя, но стало только хуже. Сколько бы он не дышал, лёгким не хватало воздуха - хотелось разодрать себе шею, лишь бы избавиться от ощущения удушения. Но ни это было самым страшным.
Голоса. Шепот сотен, тысяч голосов пронзал его голову.
"Проснись... я здесь... уже скоро... начало..."
Поднялся ветер. В ночной тишине раздалось ржание напуганных чем-то лошадей.
Бэн встал на колени и сомкнул челюсти на руке, сдерживая стон. Его взгляд упал на пламя догорающего костра и он что-то увидел в нём. Замерев, он не отрываясь стал всматривался в глубины бушующего огня, жар которого, казалось, проникал в самую его суть.
"Чувствую... Элдор... не надо!... обещай... ПАПА!"
Захрипев, Уилторс запрокинул голову к чёрным небесам и ставшие белесыми глаза широко раскрылись - он видел горящие корабли в бушующем море, волны которого захлёстывали пожираемый огнём причал, видел руины разрушенных домов, слышал крики ярости и боли, которые буквально разрывали его на части. Тело Бэна конвульсивно дёргалось, а из раскрытого рта доносилось старческое бормотание, наполненное ненавистью и злобой:
– Единой кровью связаны будут, и душу свою отдадут. Жизнь свою позабудут, но другую за основу возьмут. И с тех пор и поныне, обречены будут свою сущность скрывать, жить в полной глуши и глаз не казать. До тех пор, пока кровь не проснётся, чтоб их к ответу призвать!
Наполненные ужасом лошадиные глаза, в отражении которых можно увидеть скрюченные пальцы ссохшейся руки, тянущиеся к ним. А потом они с натугой сжимаются в кулак, и вместе с этим жестом начинают рваться жилы и крошится кости, обломками вонзающиеся в живую плоть. И вопль, наполненный дикой агонией, разносится по побережью, сливаясь с безумным старческим смехом...
9.
Кейн с трудом смог разлепить веки. Он ни на грамм не чувствовал себя отдохнувшим, даже наоборот - ощущение, словно закрыл глаза мгновение назад. Всё тело ломило, голова кружилась, а в висках противно стучало - приятного до отвращения мало. И это при том, что он уже больше недели ведёт трезвый образ жизни!
С усилием сев, спрятал лицо в ладонях, надавив при этом на глаза. Когда приступ головокружения сошел на нет, он моргал до тех пор, пока зрение не пришло в норму и картинка окружающего не обрела чёткость: мундир Костоправа валялся рядом с давно потухшим костром, а сам он спал спиной к нему, наполовину накрывшись попоной так, что была видна его испачканная в грязи сорочка. Небо всё также чернело над головой, едва заметно посветлев. И самым поганым было то, что по всей видимости собирался дождь.
"Этого ещё не хватало," - мрачно подумал Кейн, склоняясь над костром и раздувая оставшиеся от трутовицы угольки, которые тут же затлели. Быстро нарвав травы, он бросил её в занимавшееся пламя и через несколько минут разжёг вполне пригодный костерок. Устанавливая походную треногу и вешая на неё котелок, он надеялся на то, что завтрак поможет ему придти в себя и загнать поглубже выползшую наружу головную боль. Высыпав в воду овсяные хлопья, Кейн поднялся и потянулся так, что затёкшие мышцы и одеревеневшие суставы застонали и громко заскрипели. Разминаясь, он обошел кругом стоянку, заодно проверяя, всё ли в порядке.
Странности обнаружились, когда Кейн, позёвывая, решил справить малую нужду. С облегчением опустошая мочевой пузырь, он лениво скользил взглядом по степи, когда-то бывшей цветущей долиной, и наслаждался разлитой в воздухе тишиной. Наслаждался до тех пор, пока тревожный звоночек в его голове, с трудом преодолевая стянувшее виски напряжение, не стал бить тревогу: "Здесь что-то не так! Ты разве не чувствуешь? Ну же, включай мозги пока ещё не поздно!"
Нахмурившись, Брустер застегнул ремень и осмотрелся уже более внимательно. На первый взгляд ничего необычного: до его слуха доносилось потрескивание огня и тихое бурление воды в котелке, посапывание Костоправа, в воздухе витал, щекоча ноздри, запах чего-то смутно знакомого, а в остальном было тихо. Слишком тихо.
Лошади. Почему он не слышит лошадей?
Резко обернувшись, Кейн нашел глазами то место, где они привязали животных, и с облегчением вздохнул - судя по тёмным силуэтам, все лошади мирно спали, лёжа на земле рядом друг с другом. Расслабившись, он призывно свистнул и замер, ожидая ответной реакции.
Её не последовало. Ни ржания, ни фырканья, ни малейшего движения со стороны пятерых массивных фигур.
Ему стало не по себе. Положив ладонь на рукоять пистоля, повторил попытку ещё несколько раз, но с тем же результатом. Сглотнув подступивший к горлу комок и стараясь глубоко дышать, Кейн медленно попятился обратно к костру. Оказавшись в освещённой зоне, подумал было разбудить Костоправа, но счёл эту мысль не очень разумной - ведь если они на самом деле спали, то он выставит себя не в лучшем свете и Бэн не преминет ему об этом напоминать при любом удобном случае. Поэтому Брустер вернулся к лежаку, зажег лампу и уже с ней направился к лошадям.
Осторожно ступая по мёрзлой земле, он временами замирал, тщась услышать конское сопение, но со всевозрастающей тревогой всё отчетливее осознавал, что этого не произойдёт. Потому что он наконец понял, почему разлитый в воздухе запах - по мере его приближения становящийся всё сильнее - показался ему знакомым: едва уловимый аромат крови, смешанный с сыростью, потом животного, навозом и мочой - так пахнут свежевыпотрошенные внутренности. Кейн знал это, потому что раньше ему частенько доводилось колоть свиней, баранов и прочую домашнюю живность. Ну и, конечно же, эхо войны оставило свой след в памяти. И когда подрагивающий свет ручного фонаря коснулся первой лошади, Кейн был уверен, что готов к тому, что откроется его взгляду.