Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы
Шрифт:
Я подбирал слова очень тщательно — наше заседание записывалось на пленку, и в политическом отношении мы играли с огнем. Закон напрямую не обязывает ФРС принимать меры по сдерживанию фондовых пузырей. Косвенно нам это разрешалось, если динамика акций, по нашему мнению, создавала инфляционное давление. Но сейчас, на фоне высоких экономических показателей, сделать что-либо было очень сложно.
ФРС работает не в безвоздушном пространстве. Если поднять стайки, сославшись на необходимость сдерживания фондового рынка, это спровоцирует политический скандал. Нас обвинят в ущемлении интересов мелких инвесторов, в обесценивании пенсионных сбережений. Я живо представлял себе, как меня будут поджаривать
Тем не менее мы пришли к выводу, что устранение угрозы раздувания рыночного пузыря соответствует нашей миссии и мы обязаны сделать это, В тот день на заседании я размышлял вслух: «Прежде всего мы должны обеспечить низкий уровень инфляции, низкие премии за риск, низкую стоимость капитала... С точки зрения долгосрочного равновесия высокие рыночные цены лучше низких. Мы пытаемся избежать лишь появления пузырей, которые лопаются, волатильности и тому подобного». Заручившись согласием комитета, в последующие несколько недель я несколько раз намекнул в публичных выступлениях на предстоящее повышение ставок. Это было сделано для того, чтобы предотвратить рыночные потрясения, связанные с неожиданными действиями. На следующем заседании 25 марта мы подняли краткосрочные ставки на 0,25% — до 5,5%. Я подготовил текст сообщения комитета и сам объявил о принятом решении. В сообщении речь шла только о намерении ФРС нейтрализовать экономические факторы, создающие угрозу инфляции, и ни слова не говорилось о стоимости активов и курсах акций. Вскоре после этого в одном из выступлений я так отозвался о принятом решении: «Мы сделали этот небольшой шаг для того, чтобы повысить шансы на сохранение высоких экономических показателей».
В конце марта и начале апреля 1997 года Dow Jones упал примерно на 7%, что соответствовало без малого 500 пунктам. Некоторые сочли это запоздалой реакцией рынка на повышение ставок. Но в течение нескольких недель динамика поменялась, и рынок вновь взметнулся вверх. Он отыграл все утраченные позиции и прибавил еще 10%, так что к середине июня индекс приблизился к 7800 пунктам. Инвесторы преподнесли хороший урок ФРС. Боб Рубин был прав: нельзя сказать наверняка, переоценен рынок или нет. и не стоит бороться с рыночными силами.
На протяжении всего фондового бума (а продолжался он еще три года и существенно приумножил бумажное богатство страны) мы не прекращали заниматься вопросами производительности, ценовой стабильности и другими аспектами новой экономики, как ее стали называть. Мы искали новые пути устранения угрозы рыночных пузырей. Но ставки мы больше не повышали и не пытались сдерживать рост фондового рынка.
Той весной мы с Андреа стали наконец мужем и женой. Она в шутку говорит, что поняла смысл моего предложения лишь с третьего раза, поскольку я всегда изъясняюсь на своем туманном профессиональном языке. Это неправда. На самом деле я предлагал ей выйти за меня замуж пять раз. Однако в Рождество 1996 года смысл моего послания наконец-то до нее дошел и она сказала «да». В апреле 1997 года судья Верховного суда Рут Бейдер Гинзбург сочетала нас браком. Простая и красивая церемония прошла в одном из наших любимых местечек — отеле Inn at Little Washington в сельской глубинке Вирджинии.
Как всегда, мы отложили свадебное путешествие до лучших времен: слишком насыщенной была в тот период наша профессиональная жизнь. Но друзья настоятельно советовали нам съездить в Венецию. В конце концов, изучив свой график, я предложил приурочить медовый месяц к окончанию международной конференции в швейцарском Интерлакене в июне, через два месяца после нашей свадьбы.
Конференция открылась предсказуемо сухим выступлением Гельмута Коля, посвященном независимости центрального банка и переоценке
А затем была Венеция. Хотя необходимость созидательного разрушения для повышения благосостояния не требует доказательства, чудеснее всего на свете оказываются те места, которых не коснулся ход столетий. До этого я никогда не был в Венеции и. подобно бесчисленному множеству путешественников до меня, был очарован ею. Нам хотелось бродить по городу и делать все, что в голову взбредет. Конечно, когда вы путешествуете в сопровождении охраны, это практически невозможно, но мы старались. Мы обедали в открытых кафе, ходили по магазинам, осматривали церкви и посетили старое еврейское гетто.
В течение веков этот го род-государств о был центром мировой торговли, связывая Западную Европу с Византийской империей и остальным известным на тот момент миром. После эпохи Возрождения торговые маршруты переместились в Атлантику, и Венеция утрэтилз свое значение. Но вплоть до XIX века она оставалась самым изящным городом Европы, центром литературы, архитектуры и искусства. «Что нового на Риальто?» — в этой известной строчке из «Венецианского купца», относящейся к тор говому центру города, до сих пор звучат отголоски венецианского космополитизма.
Сегодня район Риальто во многом выглядит так же. как и в те времена, когда купцы разгружали здесь свои корабли с шелками и восточными пряностями. То же самое можно сказать и о дворцах эпохи Возрождения с великолепными росписями, о площади Святого Марка и о десятках других достопримечательностей, Если бы не современные водные трамвайчики — вапоретто. могло показаться, что вы перенеслись в XVII или XVIII век.
Когда мы прогуливались вдоль одного из каналов, во мне вдруг заговорил экономист,
«Интересно, какой доход получает этот город?» — спросил я у Андреа.
«Да уж, нашел о чем спросить». — рассмеялась она.
«Но ведь весь город — это огромный музей. Только подумай, во что обходится его содержание».
Андреа остановилась и взглянула на меня: «Посмотри лучше, как здесь красиво!»
Конечно, моя жена была права. Но этот разговор помог сформулировать мысль, которая подспудно зрела в моей голове уже давно.
Я понял, Венеция — это символ прямой противоположности созидательного разрушения. Она существует для того, чтобы сохранять прошлое и наслаждаться им, а не творить будущее. Именно в этом дело. Город олицетворяет глубинную человеческую потребность в стабильности и постоянстве, стремление к красоте и романтизму. Популярность Венеции проистекает из внутреннего противоречия, присущего человеку: противоборства желания повысить благосостояние и желания избежать перемен и сопутствующего им стресса.
Уровень благосостояния Америки продолжает повышаться, но динамизм ее экономики оставляет сотни тысяч людей без работы каждую неделю. Неудивительно, что в обществе нарастает желание защититься от воздействия сил рыночной конкуренции, возникает ностальгия по тем временам, когда жизнь текла неторопливо и просто. Ничто так не напрягает людей, как непрерывный шторм созидательного разрушения. Безусловно, в качестве места работы Кремниевая долина выглядит чрезвычайно соблазнительно, но вот для медового месяца она, мягко говоря, не слишком привлекательна.