Эпоха справедливости. Мгла
Шрифт:
С сумашедшим первобытным криком, в несколько бешеных прыжков, ураганом проносимся по коридору и влетаем в просторную спальню. Перечеркиваю клинком красное, перекошенное ужасом, вытянутое лошадиное лицо сидящего на кровати по правую руку от меня. Прыгаю ко второму, который даже не пытается приподняться и только в панике обхватывает голову руками… Не успеваю. Лезвие топора Шептуна — раскалывает ему череп, прорубившись через эти скорченные руки. Слева от страшно рычащего художника, Долгий неумолимо опускает свой мясницкий топорище на еще одного — скрюченного, инстинктивно прикрывшего голову плечом. В проходе между рядами кроватей — ничком распростерты
…Похоже, всё! За исключением одного: пленных нам тут не надо. Совсем.
Выдыхаю, стараясь расслабить сжатое заледеневшее нутро. «Мой» недоработанный клиент колготится на полу. Утробно стонет, обхватив брызжущее кровью разрубленное лицо.
— Добей, командир, — равнодушно предлагает художник, — Или пускай себе помучается? — и срывая по пути одеяла с кроватей, идет к так и застывшим, боящимся или просто не способным шелохнуться от страха, девочкам.
Из-за дверного косяка осторожно высовывает рожу Данька. Оглядев спальню, мрачно, но удовлетворенно улыбается.
— Подвал открыл? Как там? — устало спрашивает Долгий.
— Неа… Если я открою — они все в разные стороны ломанутся и лови их потом. А куда бежать-то?
Вопрос повисает в пахнувшем парной кровью воздухе. Мы с Долгим длинно переглядываемся.
… Да, дерись всё оно конём! Все вопросы потом! Дайте мне хоть самую малость, выдохнуть. Похоже, ментальное воздействие первой степени — неплохо вычерпывает силы и бодрость с обоих сторон. И вообще, сложно сказать — принесло его применение результат или нет. Ну, по факту, вроде сработало. Черти даже с кроватей в панике не вскочили — не то чтобы сопротивление попытаться оказать. Но, с другой стороны: наш рев был так страшен, а полет по коридору настолько яростно — стремителен, что большой вопрос: а мое ли это воздействие — причина столь легкой победы. Сидели себе, демоны, в абсолютной безопасности, как им казалось. Наслаждались моментом — согласно своим животным и ублюдочным представлениям о счастье. Жизнь явно удалась и ничто не предвещало, как говорится. И вдруг совершенно неожиданно, просто громом среди ясного неба: трубный, страшный рёв и здоровенные, как из-под земли появившиеся, ужасающего вида адские создания. Со щитами и топорами! А волна злобы и бешеной ярости от них идёт — просто запредельная! Мало кто удержался бы и не впал в оцепенение ступора или бездумную животную панику. Даже матерых бойцов проняло бы и деморализовало, хоть ненадолго. Точно вам говорю. А тут не воины, а какая-то шушара залетная, шныреватая. Шакальё опущенное. Да и хрен с ним! Голову забивать! Не последний день живем, надеюсь. Разберемся как-нибудь потихоньку.
… Укрытые одеялами девчоночки, направляемые Янычем — бледными тенями плывут к выходу. Данька чертом вьется вокруг них, что-то тараторит и изображает пляшущими руками и всем худым и гибким телом. Проходя мимо меня, отвлекается от ровесниц, и бросает, как равный — равному:
— Ну что, командир, выпускать братву?
Ишь ты, Гаврош! Солидности добирает, чертушка малолетний! Перед девахами рисуется. Дурак ты молодой! Им сейчас не до понтов твоих: хлещись не хлещись. Всё напрасно будет. Девки только что из ада — чудом выбрались. А возможно, что и останутся в нём до конца жизни. Или он в них… Н-да, а ведь ещё и с ними придется что-то решать. Ох, грехи наши тяжкие!
— Подожди пока. Пять минут буквально. Да — не здесь! Где-нибудь по соседству, с девчонками присядьте. Мы быстро. Яныч, ты-то куда? Притормози…
— Ну что, мужчины, мы сделали это! Авось, и зачтется где, а нет — так и хрен бы с ним. Не за это бились. Горжусь такими боевыми товарищами, — я старательно обхожу взглядом Сергея. Он тоже, кстати, смотрит в пространство, — Но мы ещё не закончили это дело. Кому что-нибудь капнуло в сообщениях?
Долгий и Шептун синхронно отрицательно машут гривами.
Я придвигаюсь к всё-еще живому, мычащему «крестнику» и оглянувшись на дверь, окончательно упокаиваю его…
Киваю на скованные страхом тела, замершие на деревянном поскрипывающем под ногами полу.
— Давайте! Вам репутацию и очки набирать надо, — я смотрю на Долгого и Шептуна, обращаясь именно к ним двоим.
— «Старики», переглянувшись, отрицательно мотают головами.
Я непонимающе смотрю на них.
— Вам, что эту мразоту жалко стало, что ли? Или религиозные убеждения не позволяют? Или женевская конвенция? А может, я чего не догоняю, отцы?
— Не мороси, Егорий! — басит Долгий, — Мне этих… дятлов удавить — семь грехов с души снять! Тут в другом дело.
— В чём?
— По-всему выходит, что ты среди нас — самый серьёзный боец. Основной. Тебе и надо — очков побольше набирать. А мы, своё потихоньку наверстаем. Правильно я говорю, Валентин?
Художник согласно кивает.
— Да и вообще: командир должен быть самым весомым!
— Ну, не за ваш же счет, Яныч.
— Да — всё по делу, атаман. Долгий правильно говорит. Ты за основного — тебе и в силу порезче входить надо. Вали уродов! Только не спеши — пусть проникнутся, твари. Пусть мертвым позавидуют.
— Я тебе чего, Чикатила? Сам тогда иди, вали их, как тебе хочется. Они-то твари, но я-то — не они!
— Да, это я так, для устрашения — пусть бы обделались перед кончиной, черти, — смущается художник.
Мы разговаривали ничуть не стесняясь присутствия в комнате пока ещё живых, но уже предрешенно — мертвых ублюдков. Стесняться их, что ли, было? Вы же не станете стесняться паука или клопа, проползающего неподалеку, коли нужда застигнет в чистом поле?
И все жё я не испытываю положительных эмоций от предстоящего. Уничтожить этих подонков, конечно, придется — это даже необходимо и заслуженно ими на все сто, но… не мясник-же я, всё-таки.
— Погоди, атаман. Давай, сначала за нашу победу и спасение ребятишек, накатим по соточке, — Шептун просекает мое внутреннее состояние и пытается облегчить предстоящее, самым доступным способом. Киваю. Выпить действительно хочется.
Художник задумчиво оглядывает оставшиеся от праздника скотской жизни снедь и напитки, брезгливо морщится и прикладывается к своей фляжке. Довольно крякнув, протягивает её мне… А-ах, мля! Что это? Чуть гортань не разьело!
— Что там, нах? — еле сиплю, кое-как продышавшись.
— Чистейший абсент, — горделиво разьясняет художник, — всегда хотел попробовать, только жаба своё «добро» не давала. А ничего пойло, скажи? Мне нравится!
— Предупреждать надо, Ван Гог! И вообще — его разбавляют, а не чистяком глушат.
— Да в курсе — Хемингуэя доводилось читывать. А на мой вкус и так неплохо. Зачем такую вкусноту бодяжить?
— Луженая у тебя глотка, Валя.
— Ну так! Попей с мое. — воспринимает, как комплимент, Шептун, — Долгий, хлебни, причастись.
Курю, жду пока алкоголь «вставит».