Эпоха тьмы
Шрифт:
— Что с ними стало? — спросил Дорн.
— Нас привели в зал на «Духе мщения». Однажды, давным-давно, я там бывал. — Восс слегка покачал головой. — Но теперь это было совсем другое место. Обзорный экран по прежнему глядел на звезды, как огромный глаз, и стены, сужаясь, все так же уходили вверх, во тьму. Но с потолка на цепях свисало нечто, иссохшие изуродованные существа, на которые было невозможно смотреть. Металлические стены увешаны рваными знаменами в темных пятнах. И жарко, словно в пещере у костра. В воздухе мерзко пахло горячим металлом и сырым мясом. Я увидел Сынов Хоруса,
Мне кажется, я все еще надеялся увидеть перламутрово-белые доспехи, мантию цвета слоновой кости и дружеское лицо. Я глядел на него, он — прямо на меня. Хотелось бежать, но я не мог, был не в силах даже вздохнуть. Просто смотрел на это лицо в обрамлении доспеха цвета океанского шторма. Он указал на меня и сказал:
«Всех, кроме этого». Его сыны сделали остальное.
Три секунды грохота и крови. Когда вновь стало тихо, я стоял на палубе на четвереньках. Вокруг моих пальцев были лужи крови и растерзанное мясо. Единственное, о чем я мог думать, — это то, что Аскарид стояла рядом со мной. Я почувствовал, как она взяла меня за руку перед началом стрельбы. — Восс закрыл глаза, сцепив руки на коленях.
Круз понял, что не может отвести глаз от этих перепачканных чернилами рук, морщинистой кожи и пальцев, сцепленных и словно пытающихся удержать память.
— Но тебя он оставил в живых, — произнес Дорн ровно и размеренно, словно прозвучали удары молота о камень.
Восс поднял глаза и встретился с примархом взглядом.
— О да! Хорус меня пощадил. Он подошел и навис надо мной; я ощущал его присутствие, сдерживаемую свирепость, словно жар из горна. «Посмотри на меня», — велел он, и я повиновался. Он улыбнулся. «Я помню тебя, Соломон Восс, — сказал он. — Я очистил свои флоты от тебе подобных, но тебя оставлю. Никто не причинит тебе вреда, и ты увидишь все. — Он рассмеялся. — Будешь летописцем!»
— И что ты сделал? — спросил Дорн.
— Единственное, что мог. Стал летописцем. Я видел все кровопролития, слышал слова ненависти, вдыхал запахи смерти и безрассудства. Полагаю, на какое-то время я впал в безумие. — Восс тихо рассмеялся. — Но затем мне открылась правда этой эпохи, и я нашел истину, которую искал.
— В чем же эта истина, летописец? — поинтересовался Дорн, и Круз расслышал в его словах угрозу, опасную, как острие клинка.
Восс снова издал смешок, будто услышал дурацкий детский вопрос.
— В том, что будущее мертво, Рогал Дорн. Оно — лишь прах, летящий по ветру.
Круз не успел моргнуть, как Дорн уже был на ногах и источал ярость, как огненный жар. Старому воину пришлось заставить себя успокоиться, так как эмоции Дорна накрыли камеру, словно расползающаяся по небу грозовая туча.
— Ты лжешь! — взревел примарх. Это был голос, повергавший в ужас целые армии.
Круз ждал, что за этим последует удар и от летописца останется лишь кусок окровавленной плоти на полу. Но ничего подобного не произошло.
Восс лишь покачал головой. «Что же такое повидал этот человек, — подумалось Крузу, — что гнев примарха для него не страшнее легкого ветерка?».
— Я видел, во что превратился твой брат, — сказал летописец, тщательно подбирая слова. — Я смотрел в глаза твоему врагу. И знаю, что должно случиться.
— Хорус будет повержен, — бросил Дорн.
— Да, возможно. И все-таки я говорю правду. Будущее Империума разрушит не Хорус, а ты, Рогал Дорн. Ты и те, что стоят за тобой. — Восс кивнул на Круза.
Дорн нагнулся, чтобы смотреть мужчине прямо в глаза.
— Когда эта война закончится, мы воссоздадим Империум.
— Из чего, Рогал Дорн? — ухмыльнулся Восс. Круз видел, что его слова бьют Дорна наотмашь. — Оружие нашей Эпохи Тьмы — молчание и тайны. Свет Имперской Истины — вот идеал, за который ты сражался. Но больше не можешь в него верить, а без веры идеалы умрут, дружище.
— Почему ты так говоришь? — прошипел Дорн.
— Потому что я — летописец и отражаю правду времени. Новая эпоха не желает слышать правду.
— Я не боюсь правды!
— Тогда пусть мои слова, — Восс похлопал по пергаменту, — услышат все. Я записал все, что видел; все мрачные и кровавые события.
Круз представил, как слова Соломона Восса разлетаются по Империуму благодаря авторитету автора и силе вложенного в них таланта. Это будет подобно яду, растекающемуся по душам противников Хоруса.
— Ты лжешь, — осторожно произнес Дорн, прикрываясь словами, будто щитом.
— Мы сидим в секретной крепости, выстроенной из-за подозрительности, над моей головой занесен меч, и ты говоришь, что я лгу? — Восс невесело рассмеялся.
Дорн глубоко вздохнул и отвернулся от летописца.
— Я полагаю, ты сам вынес себе приговор, — примарх направился к двери.
Круз собирался последовать за ним, но Восс снова заговорил:
— Полагаю, теперь я понял, почему твой брат оставил меня в живых, а затем позволил попасть к вам в руки. — Остановившись в дверях, Дорн обернулся. Восс глядел на него с усталой улыбкой. — Он знал, что его брат захочет спасти меня как сувенир из прошлого. И понимал, что после всего, что я видел, мне никогда не позволят выйти на свободу. — Восс кивнул, улыбка исчезла с его лица. — Он хотел, чтобы ты почувствовал, как прежние идеалы гибнут от твоих рук. Хотел, чтобы ты взглянул в глаза прошлому, прежде чем его убить. И чтобы ты понял, Рогал Дорн, что вы очень с ним похожи.
*
— Принесите мои доспехи, — велел Рогал Дорн, и из сумрака выскочили слуги в красных одеждах. Каждый нес часть золотых лат. Некоторые элементы были так велики и тяжелы, что их несли сразу несколько человек.
Дорн и Круз снова стояли в куполе обсерватории. Единственным освещением в просторном круглом помещении был свет звезд над их головами. Рогал Дорн не произнес ни слова с того момента, как они оставили Восса в его камере. Круз в кои-то веки тоже не осмеливался заговорить. Слова Восса его потрясли. Никаких безумных тирад или прославления величия Хоруса! Все гораздо хуже. Слова летописца заполняли его, словно образующийся в воде лед. Старик боролся с ними, окружал стенами из собственной воли, но они продолжали терзать мозг. Что, если Восс говорил правду? Он гадал, не окажется ли эта отрава настолько сильной, чтобы выжечь душу примарха.