Эпоха тьмы
Шрифт:
Некто долго молчит, а когда наконец начинает говорить, его голос повергает меня в изумление. Это внушительный, с едва сдерживаемой свирепостью, влажный горловой рык, обволакивающий слова и выделяющий каждое из них, будто отмеренную порцию острой угрозы. Я подозреваю, что мне не по себе не от слов, а от манеры речи моего дознавателя.
Итак, допрос начинается, как всегда и везде, с момента зарождения организованной жестокости.
— Назови свое имя и название роты, — говорит он.
И на миг, на один страшный миг я понимаю, что не могу этого
Беззвучно, с погашенными ходовыми огнями «Геометрический» вполз на высокую орбиту. Планета, оставшаяся в двух сотнях километров ниже, была почти так же темна — черная, словно пустота, с ослепительно красными прожилками там, где магма, а может, пожары обжигали ее кору.
Брат-капитан Менес Каллистон — стоял на мостике эсминца и наблюдал за сближением в окуляры реального пространства. Он был в боевом доспехе, но с непокрытой головой. Его темные глаза неотрывно следили за изогнутым краем планеты, заполнявшим теперь большую часть плексигласовых экранов над головой. Грубоватое скуластое лицо было по обыкновению неподвижным. Его делил надвое тонкий патрицианский нос. Кожа казалась высохшей, как старый пергамент, волосы цвета жженой умбры очень коротко острижены. Правый висок украшала единственная татуировка — стилизованное изображение совы, знак Атенейской культовой дисциплины.
Сверкающий доспех капитана был глубокого красного цвета, с бело-золотыми наплечниками и нанесенными на них значками и номером Четвертого братства Пятнадцатого легиона Астартес, легиона Тысячи Сынов.
Пока он стоял в задумчивости, к нему присоединилась еще одна фигура. Вновь прибывший был коренастее, ниже ростом, шире в кости, а черты ближе к усредненному облику космодесантника — бычья шея, квадратная челюсть, горы тугих мышц на крепких костях. Возможно, он был моложе первого, но из-за причуд генного формирования об этом трудно судить наверняка.
— Сигналов противника нет? — спросил Каллистон, не оборачиваясь.
— Никаких, — заверил брат-сержант Ревюэл Арвида.
— И ты ничего не провидишь?
Арвида, который был Корвидом, печально улыбнулся.
— Теперь это не так просто, как прежде.
Каллистон кивнул.
— Да. Не так.
Слева от Каллистона на пульте управления замелькали руны. Над пультом появился гололит — вращающаяся сфера с предварительно рассчитанными траекториями снижения в атмосфере.
— Спускаемый модуль готов, капитан, — сообщил Арвида. — Можем начать, когда вам будет угодно.
— А ты все еще не уверен, что нам нужно это делать.
— Вы же знаете, что нет.
Только теперь Каллистон отвернулся от экранов и взглянул в глаза своему подчиненному.
— Ты понадобишься мне внизу, — сказал он. — Меня не волнует, что говорят авгуры, но там будет опасно. Поэтому, если твои сердца не лежат к этому, скажи мне сейчас.
Арвида спокойно выдержал его взгляд. По губам скользнула тень улыбки.
— Значит, я могу выбирать, в каких операциях участвовать?
— Я бы не хотел заставлять тебя участвовать именно в этой.
Арвида покачал головой:
— Так не пойдет! Раз вы идете, значит, и я с вами, и все мое отделение. Во всяком случае, их вам удалось убедить.
— Их не нужно было особо убеждать.
— Вокруг полно загадок, и я не понимаю, как наше появление здесь поможет их разрешить.
Каллистон позволил тени раздражения скользнуть по суровому лицу.
— Нужно же с чего-нибудь начать.
— Я знаю. И, как уже сказал, если вы уверены в этом, то я с вами. Можете не сомневаться.
Каллистон снова взглянул в окуляры реального пространства. Планету окутывала аура смерти, это было бы очевидно даже для большинства смертных, нечувствительных к варпу. Промежутки между потоками огня были черны, словно провалы шахт, уходящие в никуда. Что-то грандиозное и ужасное свершилось здесь, и отголоски этого были еще слышны.
— Я уверен, брат, — твердо произнес он. — Нам сохранили жизнь не просто так, и это дает кое-какие преимущества. Мы высадимся на ночной стороне планеты.
Его темные глаза прищурились, пристально вглядываясь в данное крупным планом изображение полушария планеты. Казалось, что он пытается воскресить видение чего-то давно ушедшего и безвозвратно погибшего.
— Нам приказали улетать меньше чем полгода назад, — сказал он, на этот раз самому себе. — Трон, Просперо изменился.
*
— Менес Каллистон, капитан, Четвертое братство, Тысяча Сынов.
Я вспоминаю это через пару секунд, и слова быстро слетают с моих пересохших губ. Полагаю, именно это и нужно говорить — имя, звание, порядковый номер.
Может, больше ничего не следовало говорить, хотя я испытываю странное нежелание молчать. Вероятно, мне ввели в кровь сыворотку правды, но я в этом сомневаюсь. Не вижу причины, почему бы не поболтать немножко. В конце концов, я понятия не имею, ни почему я здесь, ни что происходит, ни сколько мне осталось жить.
— Что ты делаешь на Просперо? — спрашивает он.
— Я мог бы спросить тебя о том же самом.
— Мог бы. А я мог бы тебя убить.
Мне кажется, ему хочется меня убить. В его голосе есть нечто, оттенок вожделения, который об этом говорит. Но он сдерживается. Полагаю, это космодесантник. Трудно не узнать такой голос, перекатывающийся в усиленных легких, обвешанной мышцами глотке и огромной бочкообразной груди, как вода по мельничному колесу.
Значит, мы в некотором роде братья.
— Что тебе известно о разрушении этой планеты? — спрашивает он.
Пока он не повышает голоса. Говорит осторожно, держа рвущуюся из него волну жестокости под контролем. Но, чтобы прорвать плотину, много усилий не потребуется.
— Нам приказали покинуть орбиту шесть месяцев назад, — отвечаю я. Похоже, самое лучшее — говорить правду, во всяком случае сейчас. — Некоторые пытались возражать, но не я. Я никогда не сомневался в приказах моего примарха. Позже, когда не смогли установить связь, мы поняли, что что-то не так.