Шрифт:
Мефистофель:
К тебе попал я, боже, на прием,
Чтоб доложить о нашем положенье.
Вот почему я в обществе твоем
И всех, кто состоит тут в услуженье.
Но если б я произносил тирады,
Как ангелов высокопарный лик,
Тебя бы насмешил я до упаду,
Когда бы ты смеяться не отвык.
Я о планетах говорить стесняюсь,
Я
Божок вселенной, человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовет
И с этой искрой скот скотом живет.
Прошу простить, но по своим приемам
Он кажется каким-то насекомым.
Полу летя, полу скача,
Он свиристит, как саранча.
О, если б он сидел в траве покоса
И во все дрязги не совал бы носа!
(Иоганн Гете. Фауст. перев. Пастернак Б.Л.)
Я спал. Я был уверен в этом. Сны, как призрачные видения, обступили меня и, наслаиваясь один на один, будоражили… То мой СМ-2м вновь и вновь врезался в туристический лайнер, то астероид сталкивался с СМ-2м, и взрыв разбрасывал корабль по кусочкам… И летели эти куски корабля через вселенную, подчиняясь неведомой силе и плану… То хоровод объёмных геометрических цветных фигур увлекал меня в некую фиолетовую бездну, то дама в строгом брючном костюме била хвостом по полу, стучала огненным трезубцем и сверлила меня зелёным правым глазом: Сваронски! «Два» тебе за домашнюю работу. Где Земля в твоей вселенной? Где миллиарды людей и животных, где моря и океаны? Куда ты их дел? Продал меркурианцам? Эх, Сваронски! Ищи ошибку, ищи, Сваронски! Ищи! Рядом с грозной демоницей миленькая поварёшка грела сковороду и показывала мне её раскаленное дно… Дно дыбилось, деформировалось, превращаясь в грохочущие вулканы, извергающие огонь, пепел, тефру и огненными болидами швыряющие в меня. Я уворачивался, я бежал… И этот бег был нескончаем и вечен… как бег белки в колесе, всё стремительней и стремительней набирающей обороты. Бешено вращающееся колесо превратилось в плицы парохода, загребающие воздух и воду – одна, вторая, третья. Круговерть превращает их вновь в колесо, мчащееся в неизведанное и падающее в чёрную бездну раскручивающейся спиралью галактики.
Какой-то дикий смех из бездны рвал на части мой сон и его пространство. Куски рванья осыпались, как с деревьев по осени опадает листва… фрагменты искрами меркли в ночи, как меркнут звёзды поутру.
Лишь из одного рваного куска недавнего сна вылетел белым листом бумаги знакомый голос, растёкся видением и спрятался за шторой….
В распах окна врывается ветер, порывами раскачивая штору. Кто оборвал мой странный сон?! Не призрак ли моих сновидений?
Серп луны уже скрылся за ближайшими домами. Ещё не утро. Небо полно звёзд. Вкрапления бездны исторгают свет одиночества. От тоски сворачиваясь сингулярностью, взрываются гневом сверхновой. Вскрик бездны разбудил меня. Миг меж тоской и гневом потерян. Пространство вздрогнуло от гнева. Бессильного гнева… Кто-то ушел, чтоб не вернуться. С моря повеяло прохладой. Туман низко крадётся над домами. Но обессилев, осыпается каплями на землю.
Я разбужен, и безумная мысль заставляет меня одеться и выйти на улицу, в ночь. Как собака на запах, иду к морю. Чуть влажный асфальт поблёскивает в свете фонарей и витрин, вспыхивает искрами в свете фар одиноких машин. Как рубеж, перехожу дорогу меж городом и побережьем. Скрежет камней, хруст ракушек под ногой. Сонное море шелестит о камни. Дыхание моря. Дыхание вечности. Поверхность моря, как линза телескопа, смотрит в космическую бездну. Безучастно фиксируя в своих недрах происходящее.
Расположившись на груде камней, закрываю глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вселенная растекается по моим нервам, успокаивая моё сознание. Моё сознание в темной комнате. Нет звуков. Нет времени. Нет меня. Только Вечность… Во тьме вспыхивает огонёк. Он трепещет. Пульсирует. Приближается. Это язычок пламени. Пламя свечи. Пламя беззвучно мерцает. Переливается цветами – синий, зелёный, жёлтый, оранжевый… Пламя вытягивается. Рукавом радуги ползёт сквозь мрак. Края смыкаются. Закручиваются стремительным вихрем. Цветастый диск вращается. Цвета сливаются в один. Белый. Белый свет заполняет всё вокруг… Вспыхивает яркими опадающими точками… Снег. Шёл снег. Небеса заботливо укрывали землю пушистым снегом. Чистым и непорочным. В неисчислимом множестве снежных хлопьев прятались дали. Тишина… Слышно, как падает снег. Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш- ш-ш-ш… Вокруг только снег – в небе, в воздухе, на земле… Ничто не нарушит мерное падение. Только время.
Одинокая птица серой тенью сорвалась с ветки дерева и, тяжело захлопав крыльями, исчезла в снежной пелене. Ветви деревьев, усыпанные снегом, тяжело обвисают, дрожат…, сбрасывают снежные лавины. Лучи солнца, рассеянные мириадами снежинок, вспыхивают искрами в белоснежной завесе. Я поднимаю глаза к небу. Пытаюсь в искрящейся пелене найти след солнца. Ловлю луч.
Свет вспыхивает в моём сознании, наполняя голову невыносимым жаром. Всё меркнет. Пространство, время, я… всё растворилось. Пусто. Появляется тьма, рождающая свет. Во тьме трепещет огонёк. Он пульсирует. Приближается. Это язычок пламени. Пламя беззвучно мерцает. Переливается цветами – синий, зелёный, жёлтый, оранжевый… Пламя вытягивается. Рукавом радуги ползёт сквозь мрак. Края смыкаются. Закручиваются стремительным вихрем. Цветастый диск вращается. Цвета сливаются в один. Белый. Белый свет заполняет всё вокруг… Вспыхивает яркими опадающими точками… Тишина и снег. Нескончаемым потоком с небес шёл снег. Слышно, как он падает и шелестит в воздухе. Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Ш-Ш-Ш ш-ш-ш… Вокруг только снег – в небе, в воздухе, на земле… Ничто не нарушит его мерное падение. Только время и я – чёрным угольным штрихом по белому….
Ограничитель Свобод третьего уровня (1-6 стр.)
Господин Сваронски, откройте глаза…
Господин Сваронски, откройте глаза…
Господин Сваронски, откройте глаза…
В глубинах моего дремотного сознания назойливо резонировал голос. Вначале голос и был моим сознанием, потом, из каких-то не осознанных глубин, добавилось проявляющееся раздражение, пульсирующее, как зубная боль. Моё «я» пробуждалось…
Откройте глаза… откройте глаза… откройте глаза… глаза… глаза… глаза…
Я сел, прикрываясь рукой от яркого слепящего света, сквозь веки врывающегося в мой мозг, взрывающегося там мириадами сверхновых звёзд и болью растекающегося по моему телу…
– Господин Сваронски, посмотрите же на меня… Пробуждайтесь. У нас с вами мало времени… посмотрите на меня… Вы меня слышите, господин Сваронски?
Попытка посмотреть в сторону голоса, в сторону говорившей женщины, а голос был женский, принесла мне боль. Что происходит? Пучки ярчайшего света врываются в мозг и, растекаясь по телу, скальпелем хирурга кромсают его… Боль невыносима…
– Дьявол! Уберите же этот яркий свет! Я из-за него не могу на Вас даже взглянуть, не то, что смотреть…, – позволил я своему раздражению вырваться наружу.
– О, конечно, это же Ваша жилая секция! Настраивайте свет, как Вам удобно… Управляйте мысленно. В Ваш мозг вживлён чип контроля. Через него Вы управляете своим пространством и связываетесь с нами…
Мысленно представив желаемую яркость свечения, в воображении убавил свет до сумеречного мерцания, мягко растекающегося по помещению. Открыл глаза. Напротив, меня стояла полупрозрачная голограмма шатенки в чёрном брючном костюме. С официальной улыбкой и острым, цепким, пронзительным взором. Она тревожно вглядывалась в меня. Поняв, что я смотрю на неё, улыбнулась, приоткрыв белые ровные зубки…