Эпоха Ворона 1. Шпион
Шрифт:
– Что?! – задохнулся я от возмущения. – Что у вас есть?! Ордер?! Да на каком основании?!!
– Профессор Гонсалес! – Его тон сделался абсолютно непреклонным. – Вы обвиняетесь в нарушении гражданского кодекса и будете препровождены в ближайший воспитательный центр! – Вдруг голос агента смягчился, и он, совершенно не к месту подмигнув мне, продолжил: – Кстати, я и сам в данный момент говорю из этого центра, он ведь по совместительству является штаб-квартирой Агентства международной безопасности. Увидимся через пару минут, профессор.
Дисплей отключился, а я остался сидеть в лёгком шоке. Неожиданно я понял, что всё это время такси летело в противоположную от моего дома сторону. Так значит, всё было подстроено заранее.
Я постарался перезапустить такси, направив в нужном мне направлении. Но оно не реагировало на мои голосовые команды и на попытки выбить на клавиатуре новый адрес.
В принципе, я ничего предосудительного не совершал, и мне нечего было опасаться «перевоспитания».
Здесь, видимо, самое время рассказать о воспитательных центрах. Это сейчас они стали нормой жизни, а тогда это было новшество. Я бы даже сказал, пугающее новшество.
Сама мысль о том, что тебя могут вот так запросто взять и сделать другим (научно выражаясь – модифицировать), страшила чрезвычайно. Что есть ужаснее, чем потеря собственного «я»? Потеря индивидуальности? Именно этим и занимались в ВЦ. Так их называли сокращённо.
Закон о генетической модификации был принят мировым сообществом примерно за четыре месяца до описываемых мной событий. Первые «перевоспитанные» заключённые были выпущены на волю совсем недавно, но ваш покорный слуга уже имел (если можно так выразиться) честь встретиться с одним из них.
Это был мой кузен Диего, его задержали за незаконную продажу табака. Он был примерно такого же роста, как и я, да и характером, в общем-то, мы были очень схожи. Но господи, в кого же его превратили! Когда я вошёл, Диего сидел у открытого окна и пялился на ворон. Меня он едва заметил, лишь слегка кивнув.
– Кузен. Ты что, меня не узнаёшь? – спросил я.
– Конечно, я тебя узнаю, Ринальдо, – обронил он через плечо.
– Но, Диего, ты что, не желаешь поприветствовать своего двоюродного брата? – вновь обратился я к нему.
– Прости, Ринальдо, но ты мне мешаешь. Я тут пытаюсь написать поэму о птицах… Прошу тебя, уходи. – Он бросил на меня мимолётный взгляд и вдруг полностью повернулся ко мне: – Ринальдо! Как же ты красив! А я раньше и не замечал. Можно я посвящу тебе стихотворение?
– Парень! Ты в своём уме?! – попытался урезонить его я.
– Если ты имеешь в виду то, каким я был, то не в своём, – улыбнулся он. – Всё вокруг преисполнено неземной красоты. Раньше я был как слепой. Теперь глаза мои открыты. Я люблю этот мир, Ринальдо! Мне сейчас очень хорошо. И я искренне сожалею, что ты не можешь разделить со мной радость бытия.
Он глубоко вздохнул и снова повернулся к окну:
– А сейчас мне нужно сосредоточиться на прославлении Вселенной. Иди же, брат, и да будет с тобой мир.
Я покинул Диего, будучи ошеломлённым до глубины души. Мой энергичный кузен превратился в проповедника и поэта. И это атеист, который на бумаге и двух слов не мог сложить…
Агент оказался прав. Не прошло и двух минут, как такси плавно приземлилось на крыше воспитательного центра. Меня встречала целая делегация. Сам Ваковский, двое охранников в форме, с плазменными автоматами наперевес и ещё трое гражданских.
Выбравшись из аэробуса, я демонстративно вытянул руки, всем своим видом выражая оскорблённое достоинство.
– В наручниках нет необходимости, профессор, – усмехнулся верзила. – Никто вас преступником не считает.
– Тогда я требую объяснений! – встрепенулся я.
– Пойдёмте, время не ждёт, по дороге вас введут в курс дела ваши коллеги, – последовал ответ. – Да, кстати, вот ваше удостоверение. Будьте добры, повесьте его на грудь. – И он протянул мне пластиковую карточку, на которой красовалось моё голографическое изображение. На секунду у меня возникло жутковатое ощущение, что мне отрубили голову, сфотографировали и поместили на пропуск. Надпись под моей физиономией гласила: «Проф. Р. Гонсалес – консультант».
Я огляделся и узнал в одном из штатских своего давнего знакомого – профессора Хуго Крайзмана из Гейдельбергского университета, специалиста по древнегерманским языкам. Профессор Край, как я его называл, выглядел очень взволнованным, что случалось с ним крайне редко. Взяв меня под руку (кстати, эту его привычку я терпеть не мог, и он об этом прекрасно знал), Хуго представил меня сопровождавшим его господам. Когда те назвались, я удивлённо вскинул брови, ибо их имена были мне знакомы. Это оказались профессора университетов Стокгольма и Осло – Эриксон и Ормсон. Оба они, так же, как и мой немецкий друг, являлись авторитетными лингвистами, специалистами по германо-скандинавским языкам. А также щеголяли такими же пропусками, как и у меня.
– Пойдёмте, дорогой мой Ринальдо, – не оставляя моей руки, обратился ко мне Край. – Время действительно не ждёт.
Мы зашли в лифт и начали спускаться.
– Вы, наверное, спрашиваете себя, дорогой друг, что вы здесь делаете, – продолжил он в лифте. – Ха, к тому же вас, так сказать, препроводили сюда силой.
– Ничего смешного не вижу! – начал закипать я, пытаясь прикрепить удостоверение к лацкану своего пиджака.
– Ну что ж, пожалуй, вы правы, ничего смешного в сложившейся ситуации нет, – скорбно приподнял густые каштановые брови немец. А затем, снова улыбнувшись, продолжил: – Но согласитесь, довольно забавный факт заключается в том, что «проклятый гном» желает разговаривать только с «воином», пленившим его. А этим, с позволения сказать, «воином», как известно большей части человечества, являетесь именно вы.
– Разговаривать со мной? – снова удивился я. – Но на каком языке он говорит? Да и о чём нам с ним говорить?
– О, прекрасные вопросы, друг мой! – оживился профессор. – Но я отвечу только на первый, а любезный агент Ваковский – на второй.
Я недоуменно уставился на него и сделал приглашающий жест рукой.
– Я весь внимание, Край.
– Видите ли, Ринальдо, – почесав затылок, начал отвечать немец. – Он говорит на языке цвергов! Стойте, стойте, сейчас объясню! Этот язык нечто среднее между древним верхнегерманским диалектом, исландским и древнешведским.