Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура
Шрифт:
Настоящий турнир был всегда жестоким, часто опасным, а иногда и смертельно опасным спортом. Да иначе и быть не могло: ведь при этом одетые в металл конь и человек — до полутонны весом — ударяли в противника с суммарной скоростью около 30 миль в час. Не многие копья способны выдержать такой удар, так что общепринятой мерой мастерства и ловкости соперников было число копий, которые они ломали о противника. В XVI веке снизили долю опасности, воздвигнув на арене разделяющий противников длинный барьер, так что отныне можно было нанести лишь скользящий удар (см. рис. 17).
Однако сама схватка, в любом случае, давала повод для роскошных развлечений, предшествующих турниру и завершающих его. Турниры привлекали сотни, а может, и тысячи людей, не имевших никакого желания и намерения рисковать своей шеей. Толпы собирались как на любой праздник: показать наряды, выпить, закусить, завести любовную интрижку. Как ни грустно было это сознавать искреннему рыцарю, жаждущему лишь возможности врезать своим металлом в металл другого человека, турниры превратились в зрелище наподобие театрального спектакля. Знаменитый турнир «Золотое дерево», состоявшийся в Брюгге в 1468 году, создал блистательный
«Золотое дерево» был, вероятно, последним из великих турниров. Полвека спустя Европу потрясло расточительное великолепие турнира «Поле золотой парчи», но, хотя поединки проходили ежедневно, схваткам не хватало удивительного азарта и увлеченности бургундцев. В июне 1559 года король Франции Генрих II был убит на турнире в Ла-Турнеле. Он продержался две схватки против двух рыцарей, а в третьем поединке против некоего молодого рыцаря оба копья сломались.
Не желая предоставить молодому сопернику честь сломать копье о короля Франции, Генрих настоял на следующей сшибке. Словно в зловещем предчувствии трубачи, обычно не умолкавшие в течение всего боя, затихли, и последний поединок проходил в полной тишине. Вновь оба копья сломались, всадники продолжали движение мимо друг друга, но обломок копья молодого рыцаря ударил короля под забрало. Спустя десять дней он умер. Этот турнир стал последним при французском дворе, питавшем рыцарство больше и дольше других.
Светская жизнь
Дворы Европы отличались друг от друга как роскошью обстановки, так и предметами домашнего обихода. Север сильно отставал от юга не только в правилах этикета и украшениях, но даже в обычной гигиене. Еще в 1608 году столовая вилка вызывала в Англии удивление. «Как я понимаю, такой способ кормления используется в Италии повсюду и повседневно… Потому что итальянцы терпеть не могут трогать свою еду пальцами, ввиду того, что пальцы у людей не всегда одинаково чистые». В 1568 году Томас Сэквилл, английский лорд, резко возражал против обязанности принимать у себя кардинала, рисуя жалкую картину жизни в его владениях. У него вовсе не было драгоценной посуды, бокалы, представленные для осмотра королевским представителям, были ими отвергнуты, как низкокачественные, столовое белье также вызвало насмешки, потому что «они желали дамаска{10}, а у меня не было ничего, кроме простого льна». У него имелась лишь одна запасная кровать, которую и занимал кардинал, и, чтобы предоставить постель епископу, служанки жены лорда вынуждены были спать на полу. Самому ему пришлось одолжить кардиналу свои таз и кувшин для умывания и потому ходить неумытым. Весьма печальная картина, если сравнить с условиями, в которых жил простой английский дворянин, гостивший в Салерно у итальянского маркиза. Комната его была увешана парчой и бархатом. Ему и его спутникам предоставили отдельные кровати, причем одна была застелена серебристой тканью, а другая бархатом. Подушки, валики под них и простыни были чистыми и с великолепной вышивкой. Отсутствие чистоты — первое, на что обращал внимание итальянец, перебравшийся через Альпы. Молодой итальянский дворянин, Массимиано Сфорца, воспитанный в Германии, приобрел там самые неряшливые привычки, и ни насмешки друзей-мужчин, ни мольбы женщин не могли заставить его менять нижнее белье. Генрих VII Английский славился тем, что видел свои ноги голыми лишь раз в году, накануне Нового года. В обществе, где большинство людей ходили немытыми, не многие жаловались или обращали внимание на преобладающие запахи. Тем не менее широкое и повсеместное использование духов свидетельствует о том, что вонь часто превосходила все пределы терпимости. Духи применяли не только для тела, но и для тех предметов, которые передавали из рук в руки. Букет цветов, преподнесенный в подарок, имел не только символическое значение, но и вполне реальную ценность.
Тяжелый, богато отделанный костюм того времени также затруднял личную гигиену. Средневековый наряд был относительно прост. Конечно, существовало множество вариантов, зависящих от вкуса и достатка обладателя, но, в сущности, он состоял из свободного одноцветного одеяния вроде рясы. Однако с приходом XV и XVI столетий мир одежды вспыхнул радугой ярких цветов и фантастическим разнообразием фасонов. Не удовлетворяясь роскошью парчи и бархата, богачи покрывали наряды жемчугом и золотой вышивкой, драгоценные камни усаживали на ткань так плотно, что ее не было видно. Излюбленными тогда стали первичные, основные цвета, которые часто контрастно сочетали. В начале XVI столетия Европу захлестнула мода на разноцветье (см. рис. 18), что логично вытекало из обыкновения использовать контрастные цвета для разных предметов одежды. Отдельные части одного костюма кроились из ткани разного цвета. Одна нога штанов-чулок была красной, другая — зеленой. Один рукав — лиловым, другой — оранжевым, а само одеяние могло быть и вовсе третьего цвета. Каждый модник имел своего личного портного, придумывавшего ему фасоны, так что балы и собрания позволяли любоваться широчайшим разнообразием нарядов. Мода менялась с небывалой ранее быстротой. Лондонский хронист в записках о царствовании Елизаветы I отмечает: «Сорок лет тому назад в Лондоне не было и двенадцати галантерейщиков, торговавших вычурными шляпами, бокалами, поясами, мечами и кинжалами, а теперь каждая улица, от Тауэра до Вестминстера, переполнена ими и их лавками, сверкающими и сияющими стеклом». Во всех странах моралисты горевали по поводу упадка современных нравов и обезьяньего подражания чужестранной моде.
Не было такого предмета одежды или аксессуара, которые не затронуло бы лихорадочное стремление к оригинальности. Не стоит и пытаться перечислить все перемены моды — она менялась непрерывно. Основу мужского костюма составляли дублет и штаны-чулки. Первый представлял собой облегающую одежду, чем-то напоминающую современный жилет, а последние — брюки или бриджи, переходящие в чулки (см. рис. 19, фото 7). Но эта основная тема разыгрывалась во множестве вариаций. Рукава стали съемными, причем каждый стоил целое состояние. Скромная дюймовая полоска белого полотна у ворота превратилась в брыжи, чудовищную оборку размером с колесо. Штаны-чулки преобразились в короткие шаровары, расклешенные или с подбивкой, и то и другое невероятных размеров. Появились разрезы. Это была мода, не спустившаяся сверху, а поднявшаяся по общественной лестнице, потому что первыми ее завели швейцарцы-наемники. Материю дублета или шаровар буквально полосовали множеством разрезов, чтобы была видна ткань, подложенная снизу, причем другого цвета. Немцы довели эту моду до крайности, придумав необычайно мешковатые шаровары, на которые шло ткани по 20 ярдов{11} и более. Они ниспадали свободными полосками от бедер до колен. Женщины были не менее экстравагантны. Их платья открывали всю грудь, но заключали остальное тело в некое подобие клетки. Придворные портреты того времени демонстрируют знатных дам, застывших в нечеловеческой окаменелости, с талией, стянутой почти до полной невозможности, и юбкой, пышной, как шатер (см. рис. 20).
Все еще был в ходу «геннин», головной убор на каркасе из твердой бумаги или накрахмаленного полотна высотой в ярд, обтянутый шелком, парчой или другой дорогой тканью. Его дополняла длинная вуаль, ниспадавшая с макушки до пят. У самых претенциозных щеголих вуаль волочилась по полу. В некоторых дворцах приходилось поднимать притолоки, чтобы модная дама могла пройти в двери.
Пристрастие к щегольству распространилось на все слои общества. Сельский увалень сбрасывал свою мрачную домотканую одежду ради дешевого блеска и становился предметом общих насмешек (см. рис. 21). «Нынче не отличишь на взгляд прислужника в кабаке от лорда, судомойку от знатной дамы». Такого рода жалобы звучали повсеместно.
Здесь была доля истины, потому что с ростом благосостояния среднего класса и повышением требований к условиям жизни у бедняков хвастливые прогулки в лучшем платье перестали быть привилегией одного сословия. Для сохранения явных социальных отличий предпринимались попытки оживить законы, регулирующие расходы. В них было скрупулезно расписано, что могут и чего не могут носить различные классы общества. Елизавета Английская запрещала простолюдинам надевать брыжи и кринолины. Во Франции иметь одежду из золотой и серебряной парчи дозволялось только лицам королевской крови. Во Флоренции простым женщинам не разрешалось носить меха и пуговицы определенной формы, сделанные из ряда материалов. Законы эти сразу по принятии подвергались всеобщему поношению и не исполнялись. Их принимали вновь, придумывая иные виды запретов и наказаний, но на них снова не обращали внимания. Сдерживающим фактором оставался лишь объем кошелька. Развлечения придворных отражали настроения и вкусы государей. Неспешные интеллектуальные беседы, по воспоминаниям Кастильоне доставлявшие радость урбинскому двору, отнюдь не везде были любимым времяпрепровождением. Немцы находили удовольствие в шумных попойках; пьянство было национальным искусством. Еще им нравились бурные танцы, вызывавшие досаду и укоры трезвенников. Впрочем, такой знаток хороших манер, как Монтень, был приятно удивлен сердечной, но благовоспитанной манерой танцев, которую наблюдал в Аугсбурге. «Джентльмен целует руку дамы и кладет руку ей на плечо и притягивает ее к себе так близко, что они оказываются щека к щеке. Дама кладет руку ему на плечо, и таким манером они кружатся по комнате. У мужчин свои места, отдельные от дам, и вместе они не смешиваются». По всей вероятности, именно участие дам в придворных празднествах смягчило нравы (см. рис. 22).
На рисунке показано прибытие куртизанки, красивой изысканной женщины, готовой (за плату) украсить любое собрание. Многие из них были широко образованны и умели поддержать разговор на любую тему. Часто они содержали собственный двор, который навещали великие мира сего и находили там развлечение и отдых от государственных дел, оставаясь в своем кругу. Куртизанка не вытесняла, а дополняла жену. Браки продолжали заключать по расчету, потому что ни одно разумное семейство не могло позволить подвергать ценные земли и собственность угрозе случайного союза. При этом молодой аристократ, исполнив свой долг и заключив брак иногда с неизвестной ему особой, вовсе не видел причин отказываться от удовольствий на стороне. Общество было с ним согласно. Тем не менее с тех пор, как женщины стали получать лучшее образование, они смогли играть более активную роль в общественной жизни, и жена перешла с заднего плана, который долго занимала, на авансцену.