Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени

Джентльмен сошел с поезда на остановке «Майл Энд» ближе к вечеру и, напряженно улыбаясь, быстро пошел по улице. У него было худое, но привлекательное лицо, которое не вполне сочеталось с мускулистой фигурой и энергичной походкой. Щегольски надвинутый на лоб котелок придавал ему лоска.

Держа в затянутой в перчатку руке черный кожаный саквояж, он пересек улицу, стараясь не поскользнуться на мокром булыжнике. Холодный плотный туман поднимался от Темзы, издалека доносились тревожные пароходные гудки. Он дышал полной грудью и не дрожал, потому что поверх

модного темного костюма был надет отличный шерстяной плащ, не дающий замерзнуть. Если не считать легкой головной боли, он чувствовал себя превосходно. Да, хорошо вернуться в Ист-Энд, пусть и ненадолго – а погода отвечает его потребности оставаться незамеченным.

Мужчина подал сигнал проезжающей двуколке. Экипаж остановился, скользя колесами по мокрой мостовой. Он ловко запрыгнул на пассажирское сиденье, темными сверкающими глазами зорко высматривая когда-то дерзких, а ныне забитых. Он не ожидал проблем: этот район остался прежним. Причалы источали запах керосина и дохлой рыбы. Пленка влажного жира покрывала абсолютно все, рассеивая свет даже самых ярких газовых уличных фонарей.

Джентльмен приказал извозчику доставить его к северному окончанию Торговой улицы, где начинались неряшливые рюмочные и ночлежки. Расплатившись, он направился в темноту: веселая походка, влажные от предвкушения губы. Ближе к унылому перекрестку Фолгейт и Торговой он увидел, как из паба выходит поникшая шлюха. Ежась в своем грязном изношенном пальто, она безрадостно двинулась в его сторону. Он наблюдал за проституткой из удобной ниши дома. Лицо у нее было осунувшееся и болезненно-бледное, глаза тусклые, зубы гнилые. Живот от недоедания вздулся. Сердце джентльмена забилось быстрее, и он чуть заметно кивнул.

Он уже собирался ее подозвать, когда она вдруг оглянулась, сгорбилась и поспешила прочь. Что-то было не так. Он вышел из ниши. Причиной ее испуга оказался полисмен, направлявшийся через улицу следом за ней. Джентльмен снова улыбнулся. Он проследит за обоими!

Он наблюдал, как женщина пробежала мимо покрытых сажей домов, прошмыгнула мимо крытого рынка Спитафильд и свернула на Уайтс-Роу. Он преследовал ее, изумляясь, что у нее хватает сил двигаться настолько быстро. Достигнув узкой улочки, где воняло бродягами, он успел заметить, что она скользнула в проулок. Полисмен продолжил двигаться по прямой, и джентльмен позволил себе суховатый смешок. Полисмен вышел из игры.

Узкий грязный проулок проходил позади фабричных зданий, словно крепостной ров, – и джентльмен обнаружил, что ему приходится прилагать усилия, чтобы не отстать от той, кого он преследует, но это его не огорчало, ибо только усиливало жажду вкусить сладостной мерзости этой уличной шлюшки. Добравшись до Хаундсдитч-Роуд, она свернула в лабиринт переулков, которые, казалось, никуда не вели. Однако джентльмену этот район был знаком, так что ему достаточно было время от времени видеть ее худую фигуру, чтобы не сбиться со следа. Он двигался слишком быстро и бесшумно, чтобы в этом промозглом холоде им заинтересовались попрошайки или воры. Даже самых дерзких испугали бы его сильные руки и плечи.

Наконец он увидел, что женщина остановилась и привалилась к сырой кирпичной стене какого-то здания. Грудь у нее ходила ходуном. Пока она пыталась отдышаться, он незаметно скользнул через улицу, создавая впечатление, будто пришел с другой стороны. Осмотревшись, он понял, что оказался неподалеку от пересечения улиц Фейрклаф и Бернер и до него доносится громыхание Дистрикт Лайн – линии метро, несущей более удачливых, чем шлюха, горожан мимо этой лондонской клоаки. А потом он направился к ней, вышагивая нарочито громко и уверенно. Женщина прислушалась, а потом и посмотрела в его сторону. Поспешно оправив одежду, она изобразила свою лучшую улыбку. Он шагнул к ней и ответил тем же. В ее глазах он прочел надежду, которой только что там не было. А потом она облизнула губы и чуть заметно неуверенно качнула головой в сторону высоких деревянных ворот, служивших черным ходом на швейную фабрику.

Джентльмен быстро оглянулся по сторонам, а потом повернулся к ней и кивнул. Позволив ей взять себя за руку, он шагнул через створку ворот в узкий двор, окруженный кирпичными стенами. Пока они пересекали это пространство, он услышал пение и, подняв голову, увидел, что голоса доносятся с верхнего этажа соседнего с фабрикой дома. Там началось заседание клуба социалистов: собравшиеся пели «Интернационал».

Они подошли к задней стене фабрики. Шлюха провела джентльмена вниз по ступенькам в крытый переход, где вдоль стен стояли промышленные контейнеры для мусора – некоторые уже наполненные лоскутками дешевой ткани. Он помедлил, оценивая место, в котором оказался. Убедившись в том, что переход идеально подходит для его целей, он улыбнулся. Можно было не сомневаться в том, что им не помешают.

Из жилетного кармана он извлек причудливые золотые часы и открыл их. Небольшой механизм, одновременно являвшийся музыкальной шкатулкой, заиграл французскую колыбельную – а на внутренней стороне крышки оказалось изображение прелестной темноволосой девушки. Джентльмен полюбовался портретом, а потом бережно пристроил часы на бетонный выступ над мусорным баком.

Шлюха развернулась к нему лицом и задрала платье и три нижние юбки до пояса. Под ними ничего надето не было. Он содрогнулся от удовольствия при виде выбритого лобка под чуть вздувшимся животом.

– За пять шиллингов можете делать, что захотите, сэр, – прошептала она на фоне второго припева «Интернационала».

Он молча вручил ей золотую монету. Она изумленно ахнула и отступила на шаг. Он рассмеялся. Конечно же, шлюха никогда еще не получала за свои услуги целую гинею. Джентльмен прекрасно знал, что она обслужила бы его и за несколько шиллингов, но так ему больше нравилось. Неожиданная прибыль делала девок ласковыми и нежными, словно матерей, получивших цветы на день рождения.

Эта оказалась такой же. Пока он стягивал с себя брюки, она благодарно его целовала. На вкус она была гадостной, но разве не все женщины такие? Он наслаждался затхлым поцелуем. Его дыхание участилось. Она положила руки ему на бедра. Больше он терпеть не мог.

Глухо зарычав, он резко ее развернул, задрал ей юбки, заставил наклониться и грубо вошел в нее сзади, вызвав мучительный стон. За гинею она должна считать эту боль чудесной, подумалось ему.

Руками он направлял ее бедра, пока она не начала двигаться в такт его напору. А потом он заметил, что она двигается вместе с ним охотно, запрокинув голову и учащенно дыша. Он улыбнулся. У нее будет оргазм. Это отлично: так и должно быть в этот – первый – раз.

Он откинул голову и зашипел сквозь сжатые зубы. А потом закрыл глаза, расслабился и дал волю чувствам. Его мысли неслись стремительно. Из темноты возникали цвета и формы. Проститутка, дергающаяся вплотную к нему, превратилась в его сестру: ее лицо искажалось от желания, несмотря на невинность колыбельной. Господи, как же он ее любил! Ему хотелось оставаться с ней до конца своей жизни. Почему это считают нехорошим? Почему его наказали? Он убежит с ней за границу. Они поженятся – и никто ничего знать не будет. Их совместная жизнь всегда будет такой, всегда будет столь же приятной. Других не будет – для них обоих. Другие им не нужны. Они едины…