Эра Отмены
Шрифт:
Топот добрался до выхода из норы и стих. Всё, поздно думать о дополнительных мешках.
Не удовлетворившись светом налобника, Семён достал из кармана запасной фонарь и, мертвея от страха, направил луч в нору, поверх рюкзака.
Из темноты на Семёна пялилось множество глаз, горящих адской злобой.
Семён открыл было рот, чтобы крикнуть от ужаса, но в этот момент раздался яростный сип, как будто паровоз стравил давление, и по фонарю поверх мешка что-то сильно ударило.
Фонарь отлетел в сторону.
Истошно
Автомат предательски молчал.
Ещё два сипа и два сильных удара: ОНО било по автомату, не понимая, что это всего лишь железо!
Спохватившись, Семён прижал мешок коленом, снял автомат с предохранителя, дослал патрон в патронник и в три секунды выпустил в нору весь магазин.
Из норы раздался душераздирающий визг и удаляющийся топот. «Пароконная упряжка» медленно уползала в глубь каменистого массива подземелья.
Трясущимися руками перезарядив магазин, Семён дослал патрон, метнулся к Богдану, не без усилий содрал с него мешок и, вернувшись к норе, произвёл вспомогательную трамбовку входа.
Посидел немного, послушал…
Звуки «пароконной упряжки» стихли где-то вдали.
ННХ (Неведомая Необъяснимая… далее по смыслу, а то «чудище» – это как-то совсем сказочно) уползла куда-то зализывать раны или умирать.
Интересно, что бы тут случилось, если бы Семён поддался панике и удрал с места происшествия? Хотя чего там интересного: всё было бы вполне предсказуемо и очень, очень скверно.
– Все живы, Витя, – зачем-то пробормотал Семён, словно бы заочно отчитываясь перед безруким поваром. – Я справился. Я не балласт…
Возмужавший в бою с ННХ Семён покинул свой сторожевой пост, приблизился к наиболее перспективному очагу истерики и, влепив ему (очагу) солидную пощёчину, зло рявкнул:
– Встать, б…!!! («б…» – это, видимо, «боярин», «богатырь» или «батенька», выбирайте, что больше нравится). – Хорош причитать, у нас тут война идёт!!!
От мощной оплеухи Богдан покатился по полу, крепко ударился головой об стену и выпал из транса.
Обведя тоннель затуманенным взором, Богдан остановился поочерёдно на каждом отдельно взятом очаге истерики, отметил кровавое пятно на стене, посторонний труп посреди прохода, автомат в руках Семёна и замороженным голосом уточнил:
– Мы с кем-то сражаемся?
– Уже сразились!
Семён в двух словах объяснил, что произошло. Зря старался, Богдан, похоже, ничего не понял.
Однако неправильность своего состояния и странное поведение группы он оценил верно и сказал Семёну, чтобы тот достал из аптечки нашатырь, дал всем как следует нюхнуть и влепил каждому по паре хороших затрещин.
Семён немедля исполнил предписание.
Помогло. Так же, как и в случае с Богданом, публика нехотя выломилась из транса и стала потихоньку возвращаться в адекватное состояние.
Реанимированные соратники вели себя по-разному.
Девчата молча встали и принялись отряхиваться, глядя прямо перед собой стеклянными глазами.
Иван привалился спиной к стене, помотал головой и тихо спросил:
– Не понял… Я спал, что ли? Чья сейчас смена?
Спутникам Семёна понадобилось не менее десяти минут, чтобы окончательно прийти в себя.
Момент ультразвуковой атаки никто из них не помнил. Поделились впечатлениями, и выяснилось, что у всех складывалась примерно такая картина: стояли на развилке, решали, куда идти, затем как будто бы нырнули в «омут», бездонный, чёрный, без малейших проблесков.
А когда «всплыли» – тут уже невесть откуда взявшийся труп и нора, которой раньше не было.
Сбивчивый рассказ Семёна о происшествии мало что исправил: последовательность была понятна, но воспринималась как некая абстракция без привязки к обстановке. Публике с трудом верилось, что это произошло с ними, здесь и сейчас.
Получился коллективный провал в памяти. Вот эти минуты истерики, от беззвучного вопля рукокрылого реликта до реанимации, как будто кто-то безжалостно выстриг из жизни без права на восстановление.
– Это просто какая-то мистика, – растерянно заметил Богдан. – Никакого рационального объяснения этому я не вижу…
При осмотре трупа выяснилось, что это юная женщина, 15–18 лет, худенькая, но жилистая, с прекрасно развитой мускулатурой и, по-видимому, достаточно сильная. Одним словом, боец.
В дополнение к страшному кривому ножу, которым запросто можно отрезать голову, в заплечной сумке покойной обнаружили моток двойной верёвки с острыми крючьями, разборную духовую трубку для отстрела дротиков и сами дротики в герметичном контейнере, в количестве двенадцати штук. Наконечники дротиков были обильно смазаны вязкой желтоватой субстанцией, предположительно ядом или психоактивным веществом. Ещё в сумке был… противогаз.
Помимо того свистка, в который девица успела дунуть перед смертью, у неё на шее висели ещё три свистка разной формы. Итого, четыре свистка кряду.
Всё снаряжение забрали и спрятали в мешок.
Затем осмотрели нору.
У выхода из норы была видна основательная лужица голубой жидкости.
– Не понял… – удивился Семён. – Это что, чужой или киборг какой-то?!
– Расскажи-ка ещё разок о своём «приятеле», – попросил Богдан. – А то я «спросонья» не всё понял.
Семён не без эмоций рассказал: огромная тварь, вся утыкана глазами, их (глаз), наверно, штук двадцать у неё; куча ног, топотало оно, как эскадрон гусар летучих, и чем-то сильно било через дырку. Вот такое оно ННХ.