Эрагон
Шрифт:
Мысли его расплывались, сон начинал окутывать его со всех сторон. Потом он услышал, как где-то зазвенели металлические засовы — видимо, отворяли тюремные ворота, — и сапоги со стальными подковами загремели по каменному полу, приближаясь к нему. Казалось, что кто-то изо всех сил колотит молотом по медному котлу прямо у него над головой. Эрагон проворчал: «Неужели нельзя дать человеку спокойно поспать?» — но какое-то странное любопытство вскоре заставило его превозмочь усталость, сесть на койке, а затем подойти к двери и заглянуть в окошечко.
Моргая, как сова, он увидел широкий коридор, ярдов десять
Эрагон не сразу заметил некий разрыв в центре марширующей колонны: двое закованных в латы воинов несли женщину, которая явно была без сознания.
Длинные, чёрные как ночь волосы её скрывали лицо, хоть тяжёлые пряди и сдерживал отчасти кожаный ремешок на лбу. На ней были чёрные кожаные штаны и мужская рубаха. С тонкой талии, перетянутой блестящим ремнём, свисали пустые ножны от кинжала. Маленькие ступни и изящные голени были спрятаны в высокие до колен сапоги.
Голова женщины качнулась, волосы упали с её лица, и Эрагон затаил дыхание. Его словно ударили под дых: это была она, та женщина из его снов! Чёткие черты её были прекрасны, точно у древней скульптуры. Округлый подбородок, высокие скулы, длинные ресницы — в целом вид у неё был какой-то нездешний, но тем не менее это была самая красивая женщина, какую он когда-либо видел. Единственным недостатком в этом лице был пересекавший подбородок шрам.
Эрагон чувствовал, что вся кровь в нем начинает кипеть. В душе пробуждалось что-то доселе неведомое, похожее на лихорадку, на одержимость, на безумие. И тут он заметил под её густыми волосами остроконечные уши! Эльф! По спине у Эрагона пробежал холодок.
Воины протопали мимо, унося с собой красавицу, следом за ними шёл высокий человек с горделивой осанкой, в подбитом соболями плаще. Его лицо было смертельно бледным, а волосы — рыжими. Даже красными. Как кровь…
Проходя мимо камеры Эрагона, человек повернул голову и посмотрел прямо на него своими темно-карими глазами. И вдруг приподнял верхнюю губу в каком-то зверином оскале, обнажив острые, как у хищника, зубы. Эрагон отшатнулся. Он понял, кто это. Шейд! Господи, помоги… Проклятый шейд! Но и стражники, и шейд, и эльфийская красавица уже исчезли за поворотом коридора.
Эрагон бессильно опустился на пол, обхватив голову руками. Даже в теперешнем своём состоянии он был способен сообразить, что присутствие кого-то из шейдов означает, что по земле свободно разгуливает Зло. Там, где они появлялись, неизбежно рекой лилась кровь. Но что он делает здесь? — пытался понять Эрагон. Ведь стражники должны были сразу убить его, стоило ему появиться на пороге! Потом он вспомнил о прекрасной эльфийке, и его снова охватила уже знакомая лихорадка.
«Я должен выбраться отсюда! — решил он. — Во что бы то ни стало!» Но одурманенная голова все ещё соображала плохо, и его горячая решимость вскоре угасла. Он снова прилёг на тюремную койку и тотчас крепко уснул.
Проснулся он, видимо, нескоро, но сразу почувствовал, что в голове прояснилось. Он вспомнил даже, что находится в Гиллиде. Ага, подумал он, значит, их зелье постепенно перестаёт действовать! Ладно же! Исполненный самых радужных надежд, он попытался мысленно связаться с Сапфирой, а потом воспользоваться магией, чтобы выбраться из темницы, однако ни то, ни другое ему сделать не удалось. Ограшная тревога охватила его: он ведь так и не знал, удалось ли спастись Сапфире и Муртагу. Подтянувшись на руках, Эрагон выглянул в окно. Город только ещё просыпался, улица была совершенно пуста, если не считать двух нищих.
Эрагон потянулся к кувшину с водой, он думал о шей-де и прекрасной эльфийке и машинально сделал несколько глотков, лишь после этого заметив, что вода как-то странно пахнет, словно в неё капнули несколько капель грубоватых духов. Поморщившись, он отставил кувшин в сторону. Наверняка и в воду добавлено проклятое зелье! Да, есть здешнюю пищу явно не стоит. Он вспомнил, что, когда раззаки напоили его каким-то зельем, ему понадобилось несколько часов, чтобы прийти в себя. Если, скажем, сутки не есть и не пить, размышлял он, то, наверное, можно будет и магией воспользоваться. И спасти эту девушку… При этой мысли он даже улыбнулся. И забился в уголок, представляя себе, как бы все это устроить.
Примерно через час в камеру вошёл толстый тюремщик и поставил с ним рядом поднос с едой. Эрагон выждал, пока тюремщик уйдёт, и внимательно рассмотрел принесённую еду. На подносе лежали только кусок хлеба, сыр и головка лука, от запаха пищи в животе у него яростно забурчало. Отлично понимая, как тяжко ему придётся, он все же заставил себя выбросить еду за окошко, надеясь, что стража этого не заметит.
Весь тот день Эрагон посвятил борьбе с воздействием проклятого зелья, стараясь сосредоточиться хотя бы на несколько минут подряд, и уже к вечеру постепенно начал вспоминать отдельные слова древнего языка, но ни одного заклятья произнести все же не мог, сколько ни пытался. От отчаяния ему порой хотелось закричать во весь голос или заплакать.
Обед, естественно, последовал за завтраком — в окошко. Голод становился мучительным, но гораздо хуже была невозможность утолить жажду. Горло страшно саднило. Мысль о том, как он пьёт холодную воду, преследовала его, и каждый вздох, казалось, ещё больше иссушал губы и язык. И все же Эрагон заставил себя даже не смотреть в сторону кувшина с водой.
От мучительных борений с самим собой его отвлёк какой-то шум в коридоре. Кто-то громко и возмущённо говорил:
— Нет, тебе туда нельзя! Приказ был ясный: никто не должен с ним видеться!
— Вот как? — послышался другой, странно вкрадчивый голос. — И что же, ты посмеешь остановить меня, капитан?
В ответ прозвучало неуверенное:
— Нет… но король…
— Короля я беру на себя! — прервал его собеседник. — Ну-ка, отопри дверь.
Воцарилась тишина, потом загремел засов, и Эрагон изо всех сил постарался изобразить, что находится в полной прострации. «Я должен вести себя так, — твердил он про себя, — словно ничего не соображаю. Нельзя выказывать ни удивления, ни испуга, что бы мне ни сказали».