Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
— Но зачем и кому это было нужно?!
— Спроси об этом у колдунов Нерга! Считают себя исследователями, учеными, мать их так… Экспериментируют, козлы драные, в разных направлениях, и все для развития своей проклятой черной магии! Но, если хочешь знать мое мнение, то у колдунов уже давненько стоит иная цель: не просто человека баттом сделать, а еще и значительно усилить его возможности, но, опять — таки, чтоб иметь над ним полное подчинение. Одно из направлений — применение сил и опыта предков. Или что-то вроде того. В общем, все делается для еще более полного подчинения людей, контроля над ними. Давно в Нерге идут разговоры о том, что, мол, слишком много человеческого материала расходуется на создание баттов. Дескать, давно пора начать создавать не простых работников по хозяйству, а солдат, не рассуждающих, без чувства страха, слепо подчиняющихся приказам. И опыты такие в Нерге идут, да, похоже, пока не дают того результата, какой бы колдунов удовлетворил. Правда, не слыхивала я, чтоб они такие опыты в других странах ставили. Все же опасаются жрецы, чтоб лишнее об их знаниях, об исследованиях не вышло за пределы Нерга. Ну, а твоя родня, похоже, пригласила в ваш дом колдуна из тех, что презирает всех людей настолько, что ни во что не ставит законы любой страны.
— А я-то здесь при чем? И как это случилось?
— А ты, детка, скорей всего, подошла ему, колдуну этому, по каким-то ему одному ведомым требованиям. Все очень просто.
— Я про другое! Не мог же он к нам в дом просто так придти, как, скажем, точильщики ножей ходят: вот, дескать, и я, не требуются ли здесь кому мои услуги?
— Конечно, нет! Искали его твои родственники, ну, а на ловца, как известно, и зверь бежит!
— Я все — таки плохо в это верю! Причем не верю всему тому, что ты мне сейчас говоришь! Не верю!
— Придется поверить просто потому, что я говорю тебе правду. Ничего, поуспокоишься, поостынешь, признаешь мою правоту… Такими вещами не шутят. Думаешь, мне легко было вытащить тебя, можно сказать, с того света? Чужую мятущуюся душу успокоить, уговорить ее остаться здесь, при тебе, на возможную помощь и подмогу в будущем? Сумела я, нашла нужные слова… Осталась чужая душа в тебе, обещала молчать, не давать о себе знать и не мешать тебе жить, пока ты баттом будешь оставаться. А уж потом — не обессудь, тоже оберегать будет, да только на свой лад, мужской. А человек тот, похоже, еще тем сорвиголовой был, оттого и погиб далеко не в пожилом возрасте. И понимает он, что не дело ему здесь находиться, да пока сделать ничего не может. Ну, а насчет тебя, Лия… Надеюсь, детка, он не оставит тебя беспомощной в минуту опасности, чтоб в случае твоей гибели ускорить свое возвращение туда, откуда его вытащили вопреки всем заведенным правилам и устоям. Если вдруг у тебя проявятся такие таланты, о которых ты даже не подозревала — значит, это не просто так, а тот давно погибший воин дает о себе знать. Хотя, говоря по чести, у него нет ни малейшего желания общаться с тобой лишний раз. Недаром ты о нем ничего не знаешь. Чувствуется, что парень был не простой, а с характером…
— Бред! Это полный бред! Марида, может, ты мне свой ночной кошмар пересказываешь? С тебя станется…
— Если бы… Кстати, а что это ты замолчала? Что споткнулась? Может, свои ночные кошмары вспомнила? Ведь терзают же они тебя иногда? Признайся, что бывают ночи, когда просыпаешься в холодном поту, и колотит всю от ужаса? Что тебе тогда снится? Людское горе, смерть друзей в кровавых битвах, невозвратные потери, глухое одиночество? Так? После того по нескольку дней в себя приходишь, боишься глаза сомкнуть. А это не твои сны; чужая душа в тебе рвется наружу, плачет, о своих бедах и потерях помнит… Думаешь, ей легко? Она, хоть и молчит, сидит в тебе, а своего срока ждет, когда вместе с тобой уйдет назад. Все, что она любила, знала, за что сражалась — все осталось в прошлом, многое рекой времени смыто безвозвратно… Все вокруг ей сейчас чуждо. К тому же душа принадлежит воину, мужчине, а ты, увы, девица… Неуютно ему: душа мужчины в женском теле… Так что, если будет тебе грозить опасность, придет на помощь, подскажет, поможет…
— Как?
— Умением, сноровкой, опытом… Конечно, не приведи того Пресветлые Небеса, лишь в том случае, если появится настоящая опасность. Да ты и сама поймешь, если вдруг, сама не ожидая того, начнешь что-то делать из того, на что способен только воин. Это уже не ты воевать начнешь, а тот предок, что покоя лишен и в наш мир помимо своей воли вызван… Впрочем, ты во все это не поверишь до тех пор, пока с тем, о чем я тебе только что рассказала, сама не столкнешься. Мой тебе совет — без крайней нужды лишний раз свои возможности не засвечивай. Жила без этого — и дальше прекрасно проживешь, если к тебе будут милостивы Светлые Небеса.
— Ну, насчет того, чтоб повоевать — это не ко мне. Ниткой и иголкой много не навоюешь…
— Лия, ты же понимаешь, что я хочу тебе сказать. Сейчас речь не о тебе, а о душе того несчастного человека, что подсажена к тебе. Она, эта душа, хотя и бунтует, но прекрасно знает, что если о ней станет известно, то она вполне может попасть в полное подчинение к кому-то из тех, кто сделал эту уму невообразимую вещь как с ней, так и с тобой. А раз так, то она, эта плененная душа, естественно, не очень стремиться выкладывать кому-либо из нас всю подноготную о себе. Как раз наоборот. Ей не хочется давать о себе никаких сведений, и эту бедную душу можно понять… Ну, а то, что мужчина попал в женское тело, и как он там себя будет чувствовать — это колдуна беспокоило меньше всего. Так что придется тебе, детка, и дальше жить с этим… Ну да ничего: сколько лет прошло с той поры, а ты так ни о чем не догадывалась. Единственное, что тебя мучило — страшные сны, да ночные кошмары. Ну, как я тебе уже сказала, это воспоминания о своей прошлой жизни того парня, и от них никуда не уйдешь… Надеюсь, душа того человека и дальше будет воспринимать и нынешнее время, и тебя как то, с чем нужно смириться, принять, как данность и пережить, ни во что не вмешиваясь и никого не беспокоя…
— Ну, не знаю… И вообще…
— А что касается твоего "вообще", то мне давно надо было бы тебе правду рассказать, да я все тянула, откладывала. Подходящего момента ожидала.
— И чем же сегодняшний момент хорош?
— А чем плох? Не стоит дальше тянуть. И так я слишком долго надеялась…
— На что?
— На то, что сумею тебе помочь. Знаешь, когда я тебя с трудом вытащила с того света, то хотела сделать все, лишь бы не получилось ничего из задуманного у колдунов. Этого я добилась, но еще мне надо было кое — что уточнить. Видишь ли, детка, в эценбате есть одна тонкость. Я тебе уже говорила, что та кровь, что вливается в человека при превращении его в раба, должна быть взята у его ближайших родственников. В идеале — от отца и матери. Это дает самые крепкие, самые надежные результаты, если в подобном вопросе уместно так выразиться. В этом случае батты крайне редко становятся эрбатами. Поэтому она и называется — первая степень. Вторая — это когда кровь берется у одного из родителей (отец или мать — не важно) и у одного из ближайших родственников по крови (дед, бабка, братья, сестры). Это вторая степень, и она не столь надежна. Превращений в эрбатов здесь куда больше. Ну, и третья степень, самая ненадежная, когда родители к ритуалу не имеют никакого отношения, а кровь дают ближайшие родственники. В этом случае смело можно считать, что эрбатом может стать чуть ли не каждый третий — пятый из числа подвергнутых этому мерзкому обряду. Кстати, даже колдуны не очень охотно оглашаются проводить ритуал эценбата, если выясняют, что работать надо с кровью по третьей степени. Никому не хочется узнавать через пять — десять лет, что батт, как они выражаются, сорвался, и стал эрбатом. Если позволительно будет так выразиться, то работа колдунам предстоит одна и та же, а результат с течением времени оказывается плачевным. Кому же хочется иметь о себе недобрую славу — неумело, мол, ритуал проводит… Вот по этой причине жрецы, узнав, что обряд эценбата будет проведен по крови третьей степени, обычно уклоняются от его выполнения, или сразу же предупреждают, что через несколько лет у этого батта могут возникнуть весьма непредсказуемые последствия.
— Марида, ты это к чему мне рассказываешь?
— Да к тому, что мне надо было определиться, по какой степени крови над тобой был проведен ритуал, и кто в этом участвовал. Я, как тебя от смерти отвоевала, кликнула в комнату твоих тетку с бабкой. Велела в бадью горячую воду лить, и тебя туда погрузить — согреться тебе надобно было. Тут уж хочешь, не хочешь, а пришлось им рукава у своей одежды закатывать. Вот именно тогда я и рассмотрела на их руках надрезы. Видишь ли, тут такое дело: когда для проведения ритуала у родственников берут кровь, то делают надрезы вот здесь, на сгибах рук, где вены близко к коже подходят. Кровь требуется взять именно из вены, причем из разных рук. Допустим, если у отца кровь берется из правой руки, то у матери, в таком случае, из левой… Так вот, все оказалось так, как я и предполагала: у твоих дорогих родственников, у одной на правой, а у другой на левой руке, явственно проступали здоровенные синяки с подсохшими ранками посередине. Похоже, что не очень церемонился с ними колдун. Бабка твоя ничего не заметила, а вот тетка мой взгляд перехватила, поняла, что кое о чем я догадалась. Ох, и засверкала же она на меня своими глазами, и уголок рта у нее непроизвольно задергался! По всему видно было, что она одновременно и испугалась и рассердилась. Ладно, думаю, припугну-ка вас еще немного, и узнаю все, что же здесь произошло. Под горячую руку у человека, помимо его воли, много чего с языка сорваться может.
Как согрели тебя, вынули из воды все такую же беспамятную, я и говорю твоим — ждите. Если через полчаса не помрет — ваше счастье, все хорошо в дальнейшем с девкой будет, оживет, придет в себя. Ну, а если с ней через это время что плохое случится — тут уж я поделать ничего не могу, отравление слишком серьезное. Скорей всего, мол, уже не жилец она на этом свете. Если понадобиться за священником сбегать, и отчитать над девкой молитву отходную, то это в этом я им, дескать, помогу. В случае чего, зовите, мол, а я пока у ее матери побуду, посмотрю, как у той дела. После этих слов оставила я твою родню твою в полуобморочном состоянии, поднялась наверх, матушку твою осмотрела — у нее руки чистые были, без синяков и ранений. Не имела, значит, матушка отношения к тому, что сделали с тобой. Затем в сон ее погрузила, да неслышно вниз спустилась. А там шум до небес стоит, бабка твоя тетку ругает почем зря, а та в ответ вначале лишь слабо отбрехивалась, а потом и сама разошлась не хуже бабки твоей. Чуть в волосы друг другу не вцепились. Причем обе настолько увлеклись, что даже в голову ни одной из них не пришло, что кто-то может их разговор услышать. Зато я послушала, прояснила для себя кое — что как насчет тебя, так и о том, что же произошло вашем доме…
— И что же?..
— Видишь ли, Лия, принято считать, что внуков любят больше детей. По молодости не всегда у родителей на детишек время находится. Это справедливое утверждение, хотя и не всегда верное. Нужно признать: бабка твоя безумно любила дочерей, да и к внучкам относилась ничуть не хуже. Но дочери для нее всегда были на первом месте, она за них любому глотку перегрызть могла. И вот стряслась беда со старшей дочерью — обезножела, оказалась навек к кровати прикована. Горе, конечно, огромное, не приведи того, чтоб хоть кому-то из нас Всеблагой послал подобное испытание! Но уж если случилось такое несчастье, все же надо жить дальше, приспосабливаться тем или иным способом к произошедшему. Изменить все одно ничего нельзя, а радоваться стоит уже тому, что дочь жива осталась! Всякое на этом свете происходит, бывает и такое, что слезы ручьем лить приходится. На то она и жизнь…