Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
— Лиа, не выдумывай невесть какой чуши. Придумываешь себе невесть что. Но все равно ты полила бальзамом мою исстрадавшуюся душу — почти что призналась в любви!
— Кисс! Тебе всегда надо переиначивать мои слова? Я вовсе не то имела в виду!
— Продолжай, о плющ моего сердца!
— Лучше бы я тебе ничего не говорила! И все равно: без своих дурацких усов ты мне нравишься куда больше…
— Учту на будущее…
На того человека мы наткнулись ближе к вечеру шестого дня нашего вынужденного путешествия по лесу. Я вначале даже не поняла, отчего это шедший впереди меня Кисс внезапно остановился. Наверное, я бы даже налетела на него, если бы Кисс не удержал меня своей сильной рукой. И хотя я не видела его лица, но, тем не менее сразу поняла: здесь что-то не так… Опасность. Даже на хищных зверей, до того несколько раз встреченных нами на лесном пути, Кисс реагировал несколько иначе. Более спокойно, и в то же время агрессивно, что-ли… А тут несколько мгновений Кисс стоял, не шевелясь, затем неслышно пошел вперед, жестом приказав мне спрятаться за стоявшее рядом высокое дерево. Я послушно шагнула на указанное место, хотя не поняла, в чем дело. Вроде тихо, ничего подозрительного…Все так же чуть шумели и поскрипывали высокие деревья под ветром… Никаких посторонних звуков, и чужих запахов тоже нет. Вокруг все тот же лес, и тот же покой… В чем дело? А ведь Кисс встревожился не на шутку… Прошла минута, другая… Тишина, и Кисс не возвращается. Может, мне не стоило так безропотно слушаться своего спутника? Вдруг в эту секунду ему помощь нужна, а я тут стою, невесть чего выжидаю… А время, меж тем, все идет и идет…
Хотя я ожидала его возвращения, тем не менее Кисс умудрился появиться передо мной неожиданно и почти беззвучно. Нет, это же надо уметь так тихо ходить!.. Правда, его лицо мне не понравилось. Хотя он и не показывал вида, но когда с человеком проводишь какое-то время, то поневоле начинаешь отмечать про себя малейшие оттенки его настроения. Вот и сейчас было заметно, что Кисс не на шутку встревожен.
— Пошли — бросил он мне.
— В чем дело?
— Сама увидишь…
Несколько шагов вперед — и я замерла от неожиданности. Прямо перед нами, прижавшись обнаженной спиной к шершавому стволу старой сосны и устремив вдаль остекленевший взгляд, неподвижно стоял человек. Мало того, что на нем, кроме коротких истрепанных штанов, не было другой одежды, так еще, вдобавок ко всему, он был бос. Босиком в лесу?! Причем, судя по израненным и сбитым в кровь ногам, долго пробирался по бурелому… Да-а… Вон, колени разбиты, даже два ногтя на пальцах одной ноги сорваны… Не понимаю… Ведь чем-то можно было ноги обмотать, хоть теми же обрывками одежды, чтоб они меньше страдали! Пусть сейчас и лето, но все же вокруг нас дремучий лес, где под ногами колючие ветки, шишки, торчащие корни, обломки древесины, а не мощеные улицы Стольграда. Но еще больше меня удивил неестественно белый цвет его кожи. Вернее сказать, мертвенно — белый… Можно подумать, у него под кожей не кровь, а снег… Не знаю отчего, но смотреть на этого человека было неприятно…
— Он что, умер?
— Да. И похоже, не сегодня. Но и не скажу, что давно…
— Но если так… Когда это случилось? И почему он тогда стоит на ногах, отчего не упал на землю? Что с ним произошло? Откуда он здесь взялся, да еще почти без одежды? Может, здесь поблизости еще есть такие же, как он? И…
— Лиа, слишком много вопросов. Хотя на некоторые, думаю, можно ответить и сейчас…
Кисс подошел к неподвижно стоящему человеку, и дотронулся до него рукой. В ту же самую секунду человек, как подкошенный, рухнул на землю, лицом вниз. От неожиданности я шарахнулась в сторону. Кисс же, наклонившись над упавшим, негромко выругался. Похоже, подтвердились какие-то его неприятные подозрения…
— Кисс, объясни, в чем дело! Я ничего не понимаю!
— Зато я многое понимаю… Ты когда-нибудь слышала такое слово — стъеппойъя?
— Нет. К тому же такое слово с первого раза я и выговорить не сумею…
— Да, о некоторых вещах лучше не знать… Кое в чем я тебе даже завидую, вернее, не тебе лично, а твоему неведению… Стъеппойъя — это одно из тех наказаний, которые так любят колдуны Нерга.
— О, Высокие Небеса!
— Небеса тут ни при чем. То, что ты видишь — дело рук человеческих. Если, конечно, их, этих черных магов, можно назвать людьми… Знаешь, когда колдуны Нерга желают наказать кого-то из людей, то у них для этого имеется немало самых разных способов, часто абсолютно бесчеловечных. Одно из тех жестоких наказаний мы видим сейчас. Стъеппойъя… Человека полностью обездвиживают; но не лишают сознания, и в таком состоянии оставляют стоять неподвижно. Заколдованный таким образом человек все понимает, все чувствует — и боль, и усталость, голод и жажду, но не в состоянии пошевелить даже пальцем. И так неподвижно стоять на одном месте он может долго, днями и неделями, пока не умрет от голода и жажды, причем все так же неподвижно он будет стоять даже после своей смерти. Тело умершего падает на землю только от прикосновения к нему кого-то живого, и неважно, кто это будет — птица, зверь или человек. Падение мертвого тела может вызвать даже ползущий по умершему крупный жук, или случайно севшая бабочка.
— У меня в голове не укладывается…
— В Нерге есть некое развлечение: в праздники на аренах выставляют такие вот обездвиженные тела на аренах, и специально привезенные для этого хищные звери терзают этих людей заживо на глазах как у зрителей, так и у тех бедолаг, кто обречен быть выставленным на эту же арену чуть позже, на замену уже растерзанным…Ужас! Только представь себе состояние, страх и боль человека, которого заживо едят звери, а он ничего не может сделать!.. Я много раз пытался представить себе, что должны чувствовать те обездвиженные бедняги, которые видят, как звери терзают их товарищей по несчастью, и при всем том они знают, что через короткое время такая — же судьба ждет и их… Поверь: лучше погибнуть до того, и неважно, каким образом ты это сделаешь! Обычно теми несчастными, кого подвергают стъеппойъе, бывают или осужденные, или же те, кого их хозяева приговорили к мучительной смерти за некие прегрешения. Если даже растерзанный, потерявший часть своей плоти и внутренностей, залитый кровью человек все еще стоит на ногах — значит, несмотря ни на что, он все еще жив, над ним можно издеваться дальше, а как только падает — все, умер, не сомневайся. Можно смело ставить рядом другого несчастного… Так и этот человек, будучи уже мертвым, стоял до тех пор, пока я к нему не прикоснулся…
— Значит, это было совсем недавно?
— Не исключено.
— А почему он такой…
— Неестественно — белый? Сама могла бы догадаться. Посмотри, он же почти без одежды. Внимательней всмотрись в его кожу. Видишь?
— Ой…
— Да. Думаю, мы не ошибаемся. Этот парень был жив до того времени, пока из него комары не выпили всю кровь, всю, до последней капли. С той поры он так и стоял здесь.
— Отдать живого человека на съедение комарам… У меня в голове такое не укладывается!.. Погоди… Откуда здесь, в этой глуши, могут взяться колдуны Нерга?
— Хороший вопрос. Кто бы мне на него ответил… Может быть и такое, что здесь находятся не сами колдуны, а кто-то из тех, кто владеет этой темной наукой.
— Но это же опасно и просто неразумно — оставлять в лесу человека, убитого таким образом. А если на него наткнутся случайно забредшие сюда люди?
— Ну, кроме нас с тобой здесь людей не видно. Во всяком случае, пока… Да и не каждый из увидевших этого парня поймет, в чем тут дело… Кроме того, рано или поздно, но на умершего набрел бы зверь, или задела случайная птица. Одно прикосновение живого — и давно погибший человек падает на землю, а мертвое тело в лесу долго не пролежит… Если даже случится такое, что на его кости наткнутся другие люди, то решат, что это один из тех несчастных, что гибнут в лесу по собственной неосторожности или по трагической случайности.
— И все же это очень опрометчиво с их стороны. Мало ли кто может забрести в эти забытые места…
— Согласен. И подобная беспечность того, кто это сделал, мне очень не нравится. Слишком попахивает презрительным высокомерием колдунов Нерга… Очевидно одно: мы с тобой забрели в опасное место.
— Согласна… Бедный парень! За что его так страшно наказали?
— А ты не поняла? — нехорошо усмехнулся Кисс, и перевернул погибшего лицом вверх. — Посмотри на него повнимательней. Узнаешь? Вижу, что нет… Лиа, это никуда не годится — в твои годы иметь такую плохую зрительную память! А ну, вспоминай!
Почему это у меня плохая память? Да я любой рисунок запоминаю с первого взгляда, а сложные узоры, или там необычные плетения в память просто врезаются! Могу вспомнить любую вышивку пятнадцатилетней давности, и при том неважно, сама я над ней работала, или видела у кого! А вот лица людей — с этим, и верно, дела у меня обстоят много хуже… Обычно мне нужно несколько раз встретить человека, чтоб запомнить его лицо. А чего там вспоминать? Все люди похожи друг на друга… И этого парня я не знаю. Кажется… Обычное молодое лицо, спокойное и застывшее, очень темные волосы… Хм, волосы… Очень темные волосы…
— Это же он забрал нас на свой корабль! Ну там, в Стольграде!
— Совершенно верно. Именно этот парень выдернул нас с этапа. Помнится, он еще не хотел отдавать какие-то бумаги лейтенанту, отвечающему за доставку и погрузку заключенных. Они из-за этого чуть не поссорились… Интересно: за что его так наказали?
— Кисс, меня уже давно мучает один вопрос. На том корабле, откуда мы сбежали, был герцог Стиньеде…
— Ну, не только он один. Помнишь, на погрузке заключенных был спор между этим погибшим парнем, и лейтенантом, отвечающим за этап… Так вот, течь шла о каком-то списке из восьми человек…