Ермак. Война: Война. Интервенция. Революция
Шрифт:
Чтобы рассеять всякие подозрения, могущие возникнуть насчет искренности намерений «Смоленска-Риона» как парохода коммерческого, перед входом в Суэцкий канал – зону английского влияния команде было приказано снять военную форму и по возможности одеться как попало.
Через три недели, пройдя Тайваньский пролив, офицеры и матросы принялись за переоборудование корабля: ставили орудия, боевые фонари. Подняли на места телеграф и реи. Проверили все механизмы катеров-миноносок, подготовили торпедные аппараты для установки и сами самоходные мины, которые все чаще называли торпедами,
Трубы и борта крейсера срочно перекрасили в черный цвет, чтобы он был незаметен в ночной тьме, когда будет идти без огней, выходя на цель или охотясь за освещенными пароходами.
«Рион» буквально переродился. На его верхней палубе теперь красовались восемь 120-миллиметровых морских орудий Канэ, к которым в основном были недавно разработаны фугасные снаряды. Помимо главного калибра на корабле-матке было установлено еще восемь 75-миллиметровых скорострельных орудий Канэ и четыре 47-миллиметровые пушки Гочкиса, а на переднем мостике – два пулемета. И, конечно, шесть торпедных катеров.
Работали как проклятые, без отдыха, чтобы как можно скорее превратиться в боевой крейсер с шестью щупальцами-катерами и начать секретную операцию.
Эти воспоминания за мгновения пробежали в голове Колчака, пока он рассматривал офицеров, собравшихся в кают-компании.
– Какое задание, Александр Васильевич? – задал вопрос старший штурманский офицер «Риона» лейтенант князь Кекуатов.
– До рассвета атаковать японские транспорты, Владимир Константинович.
– Но это же противоречит правилам морской войны! – порывисто выпалил командир одного из катеров мичман барон Клейст.
– Каким правилам, господин мичман?! Вы сегодня были в бою и выпустили торпеды по кораблю противника. Чем этот корабль отличается от транспорта того же противника?!
– Господин капитан второго ранга, это был военный корабль, который имел возможность вести ответный огонь. У нас был бой на равных. Топить же обычный пароход, который не может мне ответить, я считаю ниже своей чести. Тем более на нем большое количество людей.
– Не людей, а солдат противника, которые будут воевать против нас на суше и стрелять в наших русских воинов, раня и убивая их. И это произойдет, если мы не выполним приказ, Эльвальд Вильгельмович. Кстати, барон, вы какой корабль сегодня атаковали? – поинтересовался Колчак.
– Судя по силуэту, крейсер «Акицусима», – несколько растерянно ответил мичман.
– Вынужден разочаровать вас, Эльвальд Вильгельмович, вы промахнулись. «Акицусима» осталась практически неповрежденной и вместе с миноносцами потопила наш «Варяг», а потом они из пушек и пулеметов расстреляли его команду, которая пыталась спастись вплавь, – последние слова Колчак выделил паузами между ними.
В кают-компании повисла гробовая тишина.
– Этого не может быть, – как-то неуверенно произнес старший офицер «Риона» лейтенант Исаков. – Я несколько раз бывал в Японии. Они такие доброжелательные и вежливые люди…
– Владимир Федорович, вынужден вас разочаровать. Японцы чем-то напоминают мусульман Кавказа и Средней Азии. Они будут улыбаться, выполняя закон гостеприимства,
Колчак замолчал, обводя взглядом офицеров в кают-компании, многие из которых вскочили, услышав о расстреле в воде спасающихся моряков русского крейсера.
Приняв строевую стойку, Александр Васильевич скомандовал:
– Господа офицеры, смирно! Слушай приказ! В четыре тридцать атакуем транспорты противника и «Акицусиму». Координаты будут сообщены перед атакой. Вольно! И еще, господа, от имени командования поздравляю всех с подтвержденным потоплением бронепалубных крейсеров «Сумы», «Идзуми» и «Мацусимы». Последний, правда, почти дошел до берега, но выброситься не успел.
– Служу Престолу и Отечеству! – дружно рявкнули офицеры, чьи лица расцвели улыбками.
– Эльвальд Вильгельмович, за вами «Акицусима». На этот раз не промахнитесь, – с улыбкой произнес Колчак.
– Благодарю вас, Александр Васильевич! Я не подведу больше, честное слово!
Мичман Клейст благодарил так, будто бы его не отправляли в бой с превосходящим силами противником, выход из которого живым в рассветных сумерках был маловероятным, а наградили самой высшей наградой Российской империи.
«Сам бы лучше крейсер атаковал в одиночку, чем на транспорты идти. И у меня душа не лежит топить пароходы с войсками. Как-то это бесчестно, – изображая радость на лице, думал командир специального отряда торпедных катеров. – Хотя Тимофей Васильевич, когда мне, как он сказал, „мозги промывал“, много чего про японцев и их зверствах поведал во время японо-китайской войны, а также заверил, что после этой войны многое во взглядах на благородное ведение боевых действий изменится. И, вернее всего, он прав».
– Да что он делает?! Не успеет же отвернуть! Черт…
Громкий и возмущенный крик Кононова заставил меня перевести бинокль от атакуемых японских транспортов на место, где стоял крейсер «Акицусима». Одинокий торпедный катер на огромной скорости сближался с японским кораблем, четко выдерживая под огнем курс для сброса торпед. Дистанция составляла метров двести, чуть больше кабельтова. На такой скорости надо было срочно отворачивать, иначе можно было столкнуться с крейсером.
Словно услышав крик Кононова и мои мысли, катер использовал бугельную систему сброса торпед и начал забирать в сторону, а потом будто бы споткнулся на полном ходу. Вернее всего, в него попал снаряд. Оседая в воде и теряя скорость, миноноска вернулась на прежний курс и направилась к «Акицусиме».
– Что он делает?! – с каким-то отчаянием в голосе вскрикнул стоящий рядом Ризнич.
– Как говорят наши противники: «Идет по пути воина. Самурай должен, прежде всего, постоянно помнить, что он может умереть в любой момент, и если такой момент настанет, то умереть самурай должен с честью. Вот его главное дело», – процитировал я один из принципов бусидо, не отрываясь от бинокля.