Ермак

Федоров Евгений

— Гляди, обманешь, — башку долой!

— Ни-ни, — покачал головой Махмед. — Проведу в Сибирь, счастлив будешь.

На пути вставали скалы — «камни»: они теснили Чусовую и закрывали дали. Расцвеченные накипью красновато-желтого мха, они то отвесно обрывались в бурлящую воду, то дробились и распадались на причудливые столбы, нагромождения, и тогда казалось — нет дальше дороги. Тревожно начинало биться сердце. Но поворот, — и снова раскрывались быстрые светлые воды. Скалы все выше, мимо них с ревом несется взбешенная стихия. Еще тяжелее и опаснее стало плыть. Того и гляди, — рванет стремнина и ударит струг

о каменную грудь утеса! Измученные гребцы вечером тяжело валились у костров и засыпали мертвым сном. Спали под сентябрьским звездным небом, подложив под себя кошму, а у кого ее не было, — еловые ветви. Выставляли сторожевые дозоры.

К веселым чусовским струям ночью спускались с гор медведи полакать свежей водицы. Под утро, когда синие огоньки костров угасали, а над водой расстилался ночной туман, часто выходили на водопой лоси. Ермак любовался сохатыми. Давно, поди четверть века тому назад, он по насту охотился за ними и на лыжах гнал зверя. За эти годы много исхожено и пережито. Атаман вздыхал: «Эх, ушла-прошумела молодость!». Однажды он, оборотясь к проводнику, спросил:

— Скоро ли Межевая Утка?

— Угу, скоро, очень скоро! — залопотал татарин. — Еще день плывем, второй — будет тебе и Утка! — и склонил озаренное пламенем лицо, стараясь не встретиться взглядом с Ермаком. Костер пылал ярко, и уйти от пронзительных глаз атамана было невозможно. Они без слов говорили татарину: «Не юли, все равно не уйдешь от нас!».

Знал Ермак от старых охотников, что с Чусовой можно перебраться в Туру, а там в Тобол. Тут и откроется бескрайное царство сибирское! Но за временем забылось, какие речные протоки текут на запад, на Русь, а какие на восток — в Сибирь. Надо было отыскать сплавную речку, впадавшую в Чусовую, а истоком проходившую близ Туры…

Утром Махмед, показывая на крутые скалы, на которых шумел лес, бойко сказал:

— Вот тут дорога! Теперь скоро…

И вправду, — поворот, и сразу открылась неширокая быстрая Утка. Она бежала с гор, шумела на переборах. Горы стали сумрачнее. Густые ели темнили воду, цеплялись за мачты стругов, рвали паруса. Пришлось убрать их. Казаки усердней налегли на весла, но днища стругов все чаще и чаще ударялись о камни, цеплялись за коряги и застревали на перекатах и мелях.

Казаки полезли в студеную воду, приладили лямки и по-бурлацки стали тянуть бечеву. Бешеная струя сбивала ладьи, но казаки тащили их, упираясь ногами в гальку, хватаясь за колючие лапы елей. Поп Савва, в одних портках и рубахе, повесил на шею кольчугу, чтобы не мешала: он шел коренником. Натужно, тяжко шли и пели казаки стародавнюю бурлацкую припевку: «Ой, ты быстрая вода, ой, тянем-потянем!».

Ермак не утерпел, сбросил кафтан, снял кольчугу, разулся и широким махом перекинулся на берег. Он по-мужицки ловко впрягся в тягло и закричал озорно:

— Гей, браты, шевели веселей!

— Батька, да куда ты! — сразу окрикнули десятки голосов.

— А я разве ж плох! — Ермак навалился всей силой и посадил ладью на мель. — Ух ты, леший! — обругал он себя. — Ну, что наробил!

Поп Савва бросил лямку, утер пот.

— Кидай, браты, приехали! — рявкнул он на всю реку, и раскатисто-угрюмо многократно отозвалось эхо. — Некуда больше, батько, плыть. Разве это река, коли воду из нее добрым шеломом впору вычерпнуть! Не пройти нам с грузом, батька!

Обманул нас ирод! Обманул Махметка!

— Сюда его! — гневно крикнул Ермак, — пусть ответ держит!

Хватились толмача, а его и след простыл. В суматохе он спрыгнул вслед за атаманом на берег, подался в чащу, и был таков.

— Догнать по следу, да выслать казаков вперед, прознать — далеко ли Тагил-река! — приказал Ермак. — Ну, дьявол, все равно достигну!

Раздосадованный, он вернулся на ертаульный струг и задумался.

Надвигалась осень. В елях порывисто шумел ветер, на воду сыпались золотые листья берез и багряные — осин. На полдень тянули последние утиные косяки. Торопился Ермак до зимы перевалить горы. На душе его было тревожно. Вместе с Матвеем Мещеряком он снова пересчитал кладь: прикидывал, на сколько хватит.

К вечеру вернулись разведчики и рассказали атаману:

— По Межевой Утке, батько, ходу дальше нет. Камни да переборы. Берега дикие и недоступные, — волоком ладьи не перетащишь. До Тагил-реки далеко, не добраться нам. Одна утеха в этом краю — рыбы тьма: на переборах хариусы плещут, шибко резвятся…

— Выходит, утром отплывать надо! — в раздумье вымолвил Ермак. — К той поре, даст бог, вернутся из погони…

Серые сумерки стали укутывать реку, замерцали первые звезды. Где-то в глухой заводи перекликались перелетные гуси. Пора бы спать, но Ермак сторожил у костра. В небе ярко пылали стожары, затаенно шумел лес. Вскоре чуткий слух атамана уловил треск сухого валежника под тяжелыми шагами. Ермак окликнул:

— Эй, кто тут бродит!

— Свои, — отозвался хриплый голос казака, посланного в погоню за беглецом. В освещенный круг вошли трое, измученные и удрученные. Здоровенный казак Колесо чесал озабоченно затылок и переминался перед атаманом с ноги на ногу.

— Сбег? — злым голосом спросил Ермак и почувствовал, как кровь прилила к темени. — Сбег окаянец!

— Нет, батько, не сбег он! — смущенно ответил Колесо.

— Казнили? Саблей зарубили?

— Ни-ни, и пальцем не тронули, — устало сказал другой.

— Тогда что же не довели сюда?

— Не сердись, батько, опоздали мы: медведь задрал татарина!

Атаман пытливо поглядел в глаза каждому:

— Верю, не врете. Одначе жаль: нужен нам басурман. Ох, как нужен! — Ермак огорченно замолчал.

Густо вызвездило. Над рекой заколебался непроглядный туман, потянулся вверх и серой овчиной погасил звезды. В думах о том, как быть, Ермак лег на кошму.

А казаки долго сидели у огонька, варили толокно и тихо переговаривались о дальней дорожке.

Около полуночи за каменистым мысом вдруг вспыхнул и замерцал огонек. «Откуда, кто такой?» — встрепенулись казаки и стали вглядываться в тьму. Огонек, между тем, как бы плыл по воде, — то мелькнет в курье, то укроется за ракитником. По тихому плесу золотилась дорожка. Не утерпели казаки, — тихо подобрались к берегу и, чуть раздвинув кусты, увидели маленького человечка в долбленом челноке, который жег смолье и, медленно двигаясь вдоль омутов, бил острогой рыбу.

«Вогулич!» — понимающе переглянулись казаки. Ильин не зевал, размахнулся и бросил аркан. Рыбак и охнуть не успел, как очутился в объятиях могучего казака. Станичник мял его, хлопал по спине: