Эромагия
Шрифт:
— Благодарю тебя еще раз, товарищ, — произнес он. — Ты привез с собой этого прекрасного врача, и теперь все свободные ковры Самаркунда восстанут…
— Против кого восстанут? — спросил Тремлоу.
— Не против кого, а из чего, — поправил Руми. — Из нищеты и грязи.
— Ну, нищета-то никуда не денется, — возразил Шон.
Мимо пронеслась пара половичков. Миновав Шона с Аладдином, они устремились к дальней стене, где возился замызганный коврик, весь заляпанный масляной краской. Рыцарь с удивлением увидел, что коврик набрасывает на оштукатуренной поверхности рисунок. Похоже, он собирался изобразить Бладо, исцеляющего вязаные изделия Самаркунд, причем в масштабе приблизительно двадцать к одному. Ковры были изображены в виде громадных прямоугольных силуэтов, возвышающихся наподобие большущих стен, а паук сновал между ними по нитям собственного производства… Паук? Коврик придал Бладо облик атлетически сложенного человека в странной маске, отдаленно напоминающей паучью. Половички спикировали к художнику и затараторили:
— Вот, добыли, нашли!
— Держи, Рафаил! Вот краски!
— Только красная и синяя? А чем же я стану расписывать костюм великого лекаря? — заволновался коврик-живописец.
Аладдин сказал:
— Мы решили покинуть эти места. Среди здешних жителей слишком мало подобных тебе и доброму Бладо. Несознательный народ… Далеко на Востоке лежит великая пустыня, за которой — большой оазис. В мире людей нам не место, и я давно мечтаю увести ковровье племя туда, но раньше лишь единицы смогли бы преодолеть этот путь. Теперь же… но ты так и не рассказал, для чего прибыл в наши земли со своего буржуазного Запада, человек.
— Мы вообще-то ищем одного нашего знакомого, — пояснил Шон. — Его похитили, и на том месте мы нашли обрывок ковра. Бладо сказал, что ковер из этих мест, я сюда и прилетел с подругой, но вчера ее тоже похитили, только не ковры, а дервиши.
— Да, они служат Великому Визирю, — пояснил Аладдин хмурясь. — Цепные псы прогнившего режима.
— Служат Визирю… Ага, а где он живет? Надо мне, значит, к нему идти…
— Да, но вообще-то Визирь, кроме прочего, занимается еще и тем, что поставляет падишаху жен. И если твоя знакомая приятна видом для самцов вашего племени… скажи, это та, что была с тобой тогда, когда мы спаслись? Тогда я разглядел вас сквозь щели в палубе.
— Ага, она. И она вправду очень даже ничего… — ответил рыцарь с беспокойством.
— Ну, тогда ее скорее всего отправили в Шахназарскую башню. Гарем где-то там, под крышей.
— Значит, надо побыстрее идти туда!
— Не спеши, товарищ. В башню просто так не попадешь, там дверей нет. Только по воздуху.
Тремлоу повернулся к обломкам ступы и с сомнением почесал затылок.
— По воздуху — это сложнее… — пробормотал он.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами больных и командным писком Бладо.
— Мы сможем подлететь к башне, — решил наконец Аладдин. — Но позже. Ее охраняют. В полдень, в самую жару — лучшее время для скрытного проникновения. Потерпи немного.
— А скажи, смельчак… — начала Зульфия, и тут в зал проник низкий гул. Задрожал пол, где-то посыпались мелкие камешки…
— Это что такое? — спросил Тремлоу.
— Рух! — ахнул Руми, испуганно прижимаясь к Аладдину, который углами оттолкнул его от себя.
— Веди же себя мужественно! — прикрикнула на бахромистого Зульфия. — Ты, пародия на мужчину!
— Это чудовище из вулкана? — уточнил Шон. — Оно что, как раз сейчас…
— Срок должен был настать лишь через десять лет, — произнес Аладдин. — Но чудовище пробудилось раньше, несколько дней назад. Оно выползало уже трижды, с каждым разом спускаясь все ниже по склонам. Этой ночью падишах должен будет сразиться с Рухом, а иначе тот сожрет всех людей, живущих на этом острове.
5
Шахназарская башня оказалась местом любопытным, но очень уж большим. И при этом малолюдным — несколько раз Анита слышала звуки шагов, иногда — приглушенные голоса, но так никого и не увидела. Она миновала множество изогнутых коридорчиков, лесенок, ротонд и галерей и в конце концов совершенно потеряла направление. Дверей в привычном понимании здесь почти не было, вместо них — проемы, завешенные шнурками с бусинами или легкой тканью, которая вздувалась, приподнимаясь от малейшего сквозняка.
И ковры, гобелены, драпировки — сплошные пышные поверхности вокруг, украшенные узорами и картинами, изображающими в основном батальные либо альковные сцены: первые состояли по большей части из бородатых мужей, которые с помощью кривых сабель лишали друг друга разных частей тела, а вторые — из тех же мужей, но без сабель, сидящих в уединенных беседках вместе с женщинами в паранджах. Изредка попадались сцены охоты на тонконогих антилоп, но чувствовалось все же, что в свободное от военных подвигов время местные мужи предпочитают паранджи и беседки.
Она достигла просторного зала, стены которого были увешаны клинками, алебардами и копьями, на полу высились золотые треноги и лакированные деревянные тумбы с массивными арбалетами и каким-то еще хитрым оружием, а под стеной зала стояли двое мужчин с обнаженными саблями. Все это ведьма разглядела в просвет между бусинами, скрывающими дверной проем. Она бесшумно попятилась, свернула раз, второй — и услышала глухие голоса. Анита замерла возле очередного проема, присев, двумя пальцами осторожно развела шнурки… никого.
Ведьма скользнула вперед. Пол небольшой комнаты был завален атласными подушечками, стены завешены плотной вишневой тканью. Шум стал немного громче — говорили где-то за стеной. Оглянувшись на проем, Анита прошлась по комнате, остановилась, вслушиваясь, и потянула на себя ткань. Под ней оказалась неглубокая темная ниша, и в ней — два отверстия на высоте головы. Недолго думая, ведьма шагнула в нишу, позволив ткани упасть на свое место, и приникла к отверстиям.
И чуть не выкрикнула: «Помпон!», когда увидела оборотня.
Хотя в первое мгновение она его не узнала. Тот, кто сидел на устланном шелком возвышении, был облачен в сверкающие пышные одежды, а голову его украшала белоснежная чалма, такая огромная, что казалось, будто он сунул голову в облако. Выглядел оборотень неуверенно и время от времени поводил шеей, будто ему натирал вышитый золотом широкий ворот. Большие круглые глаза косили то в одну, то в другую сторону, а ладони оглаживали ярко-красный кушак, будто искали что-то. Похоже, он никак не мог свыкнуться с окружающей роскошью.