Эромагия

Левицкий Андрей Юрьевич

Но Шон не упал. По периметру вдоль стен тянулся карниз в полметра шириной, и Тремлоу сначала повис на одной руке, вцепившись в его край, а после подтянулся и сел, прижавшись спиной к холодному камню.

На лице рыцаря расцвела улыбка. Если бы не исчезновение Аниты, он был бы очень доволен — такая жизнь была как раз по нему. Не хватало разве что меча и двух-трех чудовищ.

Рыцарь огляделся. Все смолкло, в просторном зале заброшенного дворца стояла тишина. Над карнизом в стене виднелся дверной проем, дальше еще один. Сверху донесся шелест, и Шон, уже приподнявшийся, чтобы пройти по карнизу и заглянуть в один из проемов, вновь присел, вглядываясь.

Балки и стропила образовывали сложную решетчатую

конструкцию, частично скрывшую потолок-купол. Все это тихо скрипело — древнее трухлявое дерево словно покряхтывало и постанывало под гнетом собственного веса. Какие-то длинные тени висели там… «Летучие мыши!» — понял наконец Тремлоу. Но очень уж здоровые, не иначе вампиры какие-нибудь местные. А меч-то вниз упал вместе с частями ступы…

Он вновь приподнялся, когда один из висящих головой вниз темных силуэтов качнулся, расправляя крылья. Зашевелился второй, приглушенное бормотание достигло ушей… «Нет, не мыши», — понял Шон. Под потолком древнего здания висели летучие ковры.

Хорошо хоть ее не связали, а замотали в один из ковров, который дервиши вытащили из караван-сарая. Оттуда доносились вопли и шипение — внутри тушили начавшийся пожар. Ковер пах паленым, но не сильно. Заматывать девушек в ковры — это, как поняла Анита, освященный веками древний восточный обычай. Вообще-то унизительное положение, когда ты выполняешь роль начинки в большой трубочке с кремом, которую кто-то взвалил на плечо. Ковер переломился в том месте, на которое пришелся Анитин живот, и теперь она висела, согнувшись под углом в семьдесят градусов. Но ведьма решила, что унижен только тот, кто чувствует себя таковым. А поскольку она себя униженной не ощущает и дервишей этих не боится — лишь слегка опасается, — то и все нормально, можно расслабиться…

Руки были прижаты к бокам, но задрав голову и скосив глаза, она увидела круг, в котором рывками двигалась мокрая мостовая. Внешние звуки почти не доносились, лишь очень приглушенные шаги. Иногда дервиши переговаривались, бормотали что-то неразборчивое. Анита припомнила, как они выглядели, — лица до того, как началась драка, она успела разглядеть вполне отчетливо. Все дервиши были очень такими, как бы сказать… ну типа Шона. Твердо очерченные крупные подбородки, мощные носы, скулы… Этакие мужчины в расцвете лет и красы. Но в отличие от Тремлоу в их лицах — и особенно это касалось главдервиша — присутствовало, на взгляд ведьмы, что-то неприятное. Слишком надменные и не то чтобы самодовольные, а… Внутри ковра ведьма пожала плечами: неприятные рожи, короче говоря.

Мостовую сменили ступени. Зазвучали голоса, кто-то задавал вопросы, дервиш отвечал, но слов она разобрать не могла. Звук шагов изменился, даже сквозь ковер было слышно, что он стал более гулкий и как бы торжественный. Они вновь поднимались по лестнице, на этот раз мраморной, с очень широкими ступенями. Когда она закончилась, раздался скрип открывшейся двери, после чего потянулись полутемные извилистые коридорчики. Аните все это уже стало надоедать — скучно как-то…

Ковер, в который была запелената ведьма, сняли с плеча: ее повернули, она вновь задрала голову — в круге возникла чья-то рожа, вполне зловещая. Темные глаза заглянули внутрь, прозвучал приказ, после чего главдервиш, несший теперь ковер на руках, будто возлюбленную, вошел в новое помещение. Донеслось приглушенное журчание и хрустальный перезвон.

«Ду-ду-ду…» — вновь неразборчивый голос. «Бур-бур-бур…» — ответствовал второй.

Ковер качнулся, и Анита ойкнула, когда он упал на что-то твердое и покатился, разматываясь. В конце концов она улеглась на бок, вытянув ноги, лежа щекой на ворсистой поверхности. Все вокруг еще слегка вращалось, но головокружение быстро прошло.

— Великий Визирь… — прошептал и сзади, и чей-то голос вяло проблеял впереди:

— Сколь тяжел гнет государственного управления…

Анита приподнялась, глядя по сторонам.

Помещения со столь дорогой обстановкой она еще не видывала. На деньги, которые стоили все эти украшения, золотые статуэтки, здоровенные коврища и маленькие коврики, серебряные блюда и узорчатые занавесочки тончайшей работы, можно было, наверное, купить весь королевский замок Пер-Амбоя вместе с обстановкой, конюшнями и гобеленом из кабинета Валдо Мосина. Слева в фонтанчике журчала вода — над гипсовой чашей висел поддерживаемый изогнутым прутом писающий амурчик-посыльный, голый, но в чалме, — а справа в большой золотой клети важно прогуливались три фазана. Яркий свет масляных ламп и свечей отражался от хвостов, будто в копчики птиц были вставлены большие пышные веера. Густой запах благовоний и чего-то еще, кисло-сладкого и пряного, заполнял помещение, напоминающее скорее некую чудесную рощу: здесь было множество узких малахитовых колонн, потолок же украшали барельефы в виде облаков странной формы, а ковры на полу создавали подобие пышного травяного покрова.

Анита чихнула, потерла переносицу и села, поджав ноги. Оглянулась — трое дервишей, низко кланяясь, пятились в сторону узкой дверцы.

— Недоедать и недосыпать — вот доля моя…

Дервиши один за другим исчезли в проеме, и дверь захлопнулась. Анита посмотрела вперед.

Великий Визирь, полулежащий на небольшом возвышении, был трудноразличим в складках парчи и шелка. Отчетливо виднелась только лысая голова. Худое, как и у дервишей, лицо, морщинистый лоб и седая борода, очень длинная. По бокам от возвышения стояли две женщины в интересной одежде: пять тонких золотых колец, четыре — поменьше, опоясывающие запястья и лодыжки, и одно побольше — на талии. Оно служило чем-то вроде пояса для почти прозрачных штанишек, внизу собранных складками и закрепленных у пары колец на ногах. Состояли штаны, как показалось ведьме, из бледной марли. Женщины были крупными, на голову выше Аниты, брюнетками и держали в руках опахала: длинные падки с перьями, разноцветными и подстриженными так, чтобы образовывать идеальные овалы. «Возможно, именно для этого и держат здесь фазанов?» — подумала она.

— А условия? В каких условиях приходится работать? — брюзгливо осведомился бородатый старикашка.

У его ног — которых, впрочем, было не разглядеть в блестящем шелково-парчовом хаосе — прикорнула третья брюнетка. Рядом посверкивало большое блюдо, полное персиков, винограда и каких-то еще фруктов, названия которых ведьма не знала. Женщина при помощи крошечного серебряного ножика очистила персик от кожуры и, низко склонившись, протянула его на ладони. Бородач вяло подался вперед, издав сосущий звук, ухватил фрукт губами, запрокинул голову, разинул рот и проглотил — ведьме показалось, что целиком, не пережевывая. На тощей морщинистой шее вздулся кадык.

— Зачем чистить персик? — спросила Анита, привставая. — Он же и так вкусный…

Визирь изнеможденно заелозил посреди полотнищ ткани, наконец сел, поджав ноги, и негромко щелкнул пальцами. Двигался он мучительно медленно, словно вот-вот помрет. Казалось, его одолевает какая-то неизлечимая болезнь, а еще — всепоглощающая хандра.

На полу рядом стоял кальян… и это был такой кальян, что ведьма не сразу и догадалась о его назначении. Сосуд, полный густой вишневой жидкости, напоминал прозрачный бочонок, над которым возвышалось покрытое сложными узорами серебряное копье полутораметровой длины. Керамическая чашечка для табака была размером с тарелку, а углем, который тлел на ней, можно было спалить город. Рядом лежала толстая гибкая трубка с мундштуком, через которую положено втягивать дым, — как свернувшийся кольцами питон.