Эромахия. Демоны Игмора
Шрифт:
Наконец с рассветом третьего дня осады машину повлекли по склону вверх, к мосту. В утреннем прозрачном свете матово поблескивали бычьи шкуры, которыми обтянули бока и крышу сарая на колесах. Сооружение обильно полили водой. Из передней стенки выступало грубо заостренное рыло тарана — массивного бревна, подвешенного к верхним балкам на цепях.
Защитники угрюмо наблюдали за приближением противника и стискивали оружие. Кто-то вполголоса читал молитву, кто-то ругался. Астон попробовал пальцем тетиву и сплюнул. Ридрих пробормотал: «Ad rem». [37] Штурм начался.
37
К делу (лат.).
Осадная машина вползла на мост, и
Кое-кто из лучников заранее приготовил стрелы, наконечники которых были обмотаны промасленной паклей, теперь их подожгли и пустили в ход — на крыше и стенах осадной машины с шипением и треском расцвели крошечные костерки. Не помогло и это, сырые шкуры не загорались. Когда двускатная кровля оказалась под стеной, солдаты Игмора принялись швырять камни. Булыжники с грохотом и треском обрушились на машину. Наиболее увесистые оставляли на обтянутой кожами крыше угловатые вмятины — доски настила трещали, но держались. Должно быть, атакующие чувствовали себя очень неуютно под непрерывной бомбардировкой, но работу свою они исполняли: машина подползла к самым воротам, и таран ударил — сперва негромко, вполсилы, затем, по мере того как атакующие раскачивали тяжеленное бревно, мощней и мощней. Гулкие толчки сотрясали ворота и барбакан над ними, защитники чувствовали дрожь стены под ногами, но продолжали пускать стрелы и швырять камни. Оставшиеся кувшины с маслом опорожнили на крышу машины, затем снова полетели горящие стрелы. Масло стекало по стенам осадного сооружения, загоралось, с треском разбрасывая искры, собиралось лужами под ногами лигистов… Над мостом тянулись струйки жирного черного дыма, ветер трепал их, унося вдоль стены, расплетал в серые прозрачные пряди.
— Еще масла! Еще! — орал сенешаль.
Добавили новую порцию, снизу защитникам подали в котлах тлеющие уголья, огненные струи осыпались на таран, раскаляясь на лету. Таран бил и бил, а покрывающие машину кожи начали тлеть, расходиться дымящимися прорехами, обнажая обугленную древесину. Теперь защитники замка уже не думали о том, что могут поджечь ворота, — гораздо большей опасностью казался таран, от ударов которого створки хрустели и прогибались. С внешнего берега рва к тарану бросились лигисты с ведрами, их встретила ураганная пальба со стен и из бойниц. Ни один водонос не сумел пробиться на мост или отступить — полегли все. У кромки рва выстроились лучники в синем и красном, соратники прикрывали их щитами. Однако огонь осаждающих оказался малоэффективным, им приходилось пускать стрелы снизу, тогда как люди Игмора били сверху вернее. Поэтому очередную партию лигистов с ведрами снова расстреляли, лишь двоим сине-красным удалось добежать до тарана и выплеснуть воду на дымящиеся бока осадного сооружения. Бежать обратно солдаты не рискнули и укрылись в машине. Там, должно быть, стало невыносимо жарко, уголья осыпались с крыши под ноги штурмующим, поджигали масло, лужами скопившееся на мосту… После очередного особенно удачного броска тяжелый камень расколол доску настила крыши, обломки прогнуло внутрь, там кто-то истошно заорал. Теперь осажденные метили в пролом. Солдаты со стен требовали дать им еще углей, чтобы всыпать в прореху на головы лигистов…
Таран перестал колотить в измочаленные створки, и осадная машина медленно поползла прочь. Защитники замка разразились торжествующими воплями.
Ридрих, вместе с солдатами швырявший камни и таскавший угли, присел за парапетом, стащил шлем и вытер обильный пот… Над мостом поднималось душное марево, порхали крошечные кусочки сажи, ветер причудливо закручивал серые дымовые шлейфы над Игморским холмом. Сегодня, кажется, отбились. А завтра? Truditur dies die… [38]
38
День спешит за днем ( лат.).
Ночь прошла неспокойно. Никто не веселился, солдаты не слишком радовались отступлению лигистов, все знали — завтра штурм возобновится. Сенешаль предпринял еще одну попытку уничтожить мост, велел тащить из паласа старую мебель и швырять с барбакана, стараясь бросить подальше от ворот. Когда куча достигла уровня нижних бойниц, обломки подожгли. За ворота уже никто не беспокоился, таран превратил их за
Когда деревянные обломки сундуков да кроватей догорели и превратились в груду алых углей, стало ясно — мост цел. Вниз пламя не пошло. Защитники не стали обсуждать неудачи, пожали плечами и разошлись. Отфрид так и не показался на стене — ни во время штурма, ни к вечеру. Баронета никто не вспоминал, никто не ждал его приказов.
В лагере у подножия холма тоже не прекращалась работа — стучали топоры и молотки, визжали пилы, начальники орали, подгоняя подчиненных… Должно быть, там команды рабочих трудились, сменяя друг друга, чтобы остальные могли выспаться. Хотя какой может быть сон, если стоит такой стук? Защитники замка дремали на стенах в обнимку с оружием.
Наутро шум в лагере лигистов стих. Осажденные разглядывали сооружения, возведенные за ночь. Ридрих увидел, помимо осадной машины, которую привели в порядок и заново покрыли шкурами, несколько щитов на колесах. Похоже, люди Оспера разобрали обозные телеги, чтоб изготовить эти приспособления. Щиты имели длинные рукояти, за которые могли взяться по несколько человек сразу, на них же щит опирался, когда стоял на месте. Сверху к дощатому заграждению крепились полого скошенные назад навесы — прикрытие от летящих сверху стрел. Вокруг осадной техники суетились плотники, что-то подгоняли напоследок. Защитники ждали. Наконец линия щитов с тараном в центре тронулась с места и поползла к замку. Подвижные прикрытия выстроились вдоль рва справа и слева, а таран вполз на мост. Время от времени из-под бортов с шорохом летели угли. За ночь кострище не остыло, под слоем пепла оставались горячие угли, и лигисты отшвыривали их на ходу вправо и влево. Острый передний конец тарана, сбитый и почти стесанный вчера, нынче был окован листами железа, теперь он превратился в грозное жало, напоминающее наконечник чудовищного копья. Когда машина подползла поближе, в нее полетели стрелы и камни. Штурм возобновился.
Окованный железом таран довольно скоро разнес ворота и теперь колотил в баррикаду, стена дрожала все сильнее под ногами обороняющихся, время от времени из портала доносился глухой звук падения, завал распадался на части под ударами. Сегодня поджечь настил машины не удалось — из-за подвижных щитов, остановившихся у самого рва, осаждающие успевали выбежать на мост и окатить бока сарая, в котором работал таран. Люди Игмора осыпали горящими стрелами сооружения за рвом, два щита удалось сжечь, но на исход штурма это не повлияло, таран продолжал бить в рассыпающуюся баррикаду — размеренно и неумолимо. Из лагеря подтягивались лигисты, перебегали от укрытия к укрытию, скапливались поближе к воротам. Едва откроется проход — несколько десятков человек будут готовы ворваться во двор замка. Защитники продолжали пускать стрелы и швырять камни — уже не надеясь разрушить таран, а потому лишь, что им не оставалось ничего иного. Ридрих пошел вдоль бруствера к лестнице, ведущей вниз, во двор. Астон обернулся и пристально поглядел на бредущего рыцаря, тот буркнул:
— Разыщу баронета.
Солдат пожал плечами и снова взялся за лук. Какая разница, уйдет этот юнец или останется на стене. Нынче не спастись никому. Кого не убьют во время приступа, тех прикончат, настигнув в замке.
Спустившись во двор, Ридрих с минуту наблюдал, как вздрагивает баррикада под сводами портала. Каждый удар тарана изнутри выглядел так, будто неуклюжая груда бочонков, бревен и обломков мебели дышит. Как живая…
Несколько солдат грели смолу в котлах. Когда баррикада рухнет, вар поднимут на стену, чтобы встретить раскаленными потоками первых лигистов, осмелившихся вступить незваными в Игмор. Врагов слишком много, всех смола не остановит. Будто угадав мысли Эрлайла, один из солдат, утирая пот закопченной грязной ладонью, спросил:
— А что, мой господин, сколько там собралось людей, за стеной? Сотен шесть-семь?
— Да, пожалуй, не меньше шести, — подтвердил юноша.
— Хорошо, — с гордостью заявил солдат, — с меньшим числом они бы не управились!
Последняя радость обреченного — знать, что его гибель оплачена дорогой ценой. Ридрих кивнул и побрел к паласу. У двери оглянулся — не смотрит ли кто вслед? Нет, никому нет дела до него. Все стараются обставить собственную смерть получше… Юноша еще раз огляделся и шмыгнул за угол — туда, где приметил расселину в стене.