Эроусмит

Льюис Синклер

Леора спасла и его и швею.

— А нельзя ли, — сказала она, — собрать по подписке деньги и поместить ее в хорошую больницу, где ее будут лечить или просто содержать, если она неизлечима?

Швея была помещена в санаторий и любезно забыта всеми до конца своей жизни, и вчерашние враги говорили о Мартине:

— Толковый парень — и от работы не отлынивает.

Гесселинк специально приехал, чтобы объявить ему:

— На этот раз вы показали себя молодцом, Эроусмит. Я рад видеть, что вы взялись за дело.

Окрыленный успехом, Мартин тотчас принялся выслеживать новую эпидемию. Ему повезло: он натолкнулся на случай натуральной оспы и на несколько

случаев, где он заподозрил оспу. Некоторые из этих случаев пришлись по ту сторону границы, на округ Менкен — сферу влияния Гесселинка, и Гесселинк поднял Мартина на смех.

— Это все ветряная оспа, кроме одного вашего случая, ведь летом оспой почти не болеют, — подтрунивал он, а Мартин метался по обоим округам, вещал о бедствии, заклинал всех и каждого сделать прививку, гремел:

— Через десять — пятнадцать дней будет ад кромешный!

Но пастор Единого братства, служивший в церквах Уитсильвании и двух других деревень, был противником оспопрививания и восстал против него в своих проповедях. Деревни стали на сторону пастора. Мартин ходил из дома в дом; умоляя фермеров привить оспу, предлагая провести прививку бесплатно. Но он в свое время не завоевал их любви, не научил их следовать за собою, и они возражали, долго и развязно спорили на крыльце, приговаривая, что он пьян. Хоть он уже много недель не пил ничего крепкого, кроме сомнительного деревенского кофе, они нашептывали, будто он каждый вечер бывает пьян и что священник Единого братства собирается разоблачить его с церковной кафедры.

Десять страшных дней миновали, и пятнадцать дней, и все случаи, кроме первого, оказались ветрянкой. Гесселинк злорадствовал, деревня зубоскалила, и Мартин сделался притчей во языцех.

Пересуды о его распущенности мало его задевали: только иногда вечерами, в состоянии тихой депрессии, он помышлял, бывало, о побеге. Но смех приводил Мартина в дикое бешенство.

Леора гладила его прохладными руками, успокаивая.

— Это пройдет, — говорила она.

Но это не проходило.

К осени история о докторе Эроусмите и оспе развилась в одну из тех шуточных народных сказок, какие любят крестьяне по всему свету. Их доктор, весело рассказывали они, утверждает, будто всякий, кто держит свиней, непременно помрет от оспы. Он семь дней кряду пил без просыпу, и все болезни, от камня в печени до изжоги, объявлял оспой. При встрече они шутили, вовсе не желая его обидеть:

— У меня на подбородке прыщик, док. Что это? Уж не оспа ли?

Страшнее ярости народа его смех, и если он терзает тиранов, то с тем же рвением преследует он святого и мудреца и оскверняет их сокровища.

Когда округ настигла внезапно подлинная эпидемия дифтерита и Мартин стал трепетно проповедовать сыворотку, многие вспоминали его неудачную попытку спасти Мери Новак, остальные же кричали:

— Ох, оставьте нас в покое! Помешались вы на эпидемиях!

И когда дети, как он и предсказывал, стали умирать один за другим, потешная сказка о докторе Эроусмите отнюдь не утратила своей популярности среди фермеров.

И вот однажды Мартин пришел домой к Леоре и сказал спокойно:

— Кончено. Надо собирать пожитки. Я здесь ничего не добьюсь. Пройдут годы, пока они снова станут мне доверять. Уж этот мне их проклятый юмор! Займусь вплотную настоящим делом: общественным здравоохранением.

— Я очень рада! Ты для них слишком хорош. Мы поедем в какой-нибудь большой город, где твою работу будут ценить.

— Нет, надо смотреть правде в глаза. Урок не прошел для меня даром. Здесь

я потерпел провал. Я восстановил против себя слишком много людей. Не сумел к ним подойти. Может быть, и следовало бы стерпеть, не отступать, но жизнь коротка, и я считаю, что все-таки я кое-чего да стою. Меня сперва смущало, что я праздную труса, обращаюсь в бегство, что я не довел плуга… как это говорится? «Не довел плуга до конца борозды…» Но теперь мне все равно! Честное слово! Я знаю, на что я способен! Готлиб это видел! И я хочу взяться за работу. Двинем! Хорошо?

— Конечно!

В журнале Американской Медицинской Ассоциации сообщалось, что Густав Сонделиус читает цикл лекций в Гарварде. Мартин написал ему, спрашивая, не знает ли он где-нибудь свободной вакансии по здравоохранению. Сонделиус ответил очень неофициально, грязными каракулями, что он с удовольствием вспоминает их миннеаполисскую вылазку, что с Энтвайлом из Гарварда он расходится во взглядах на природу метатромбина, что в Бостоне есть превосходное итальянское кофе, а насчет должности он порасспросит своих приятелей из санитарного управления.

Два дня спустя он написал, что доктор Альмус Пиккербо, директор отдела народного здравоохранения в городе Наутилусе, штат Айова, ищет себе помощника и, вероятно, не откажется сообщить подробности.

Леора с Мартином набросились на справочник.

— Ого! В Наутилусе шестьдесят девять тысяч жителей! По сравнению со здешними тремя стами шестьюдесятью шестью… нет, постой, здесь теперь триста шестьдесят семь, считая с младенцем Пита Иески (кстати, роды принимать этот мерзавец вызвал Гесселинка!)… Люди! Люди, которые умеют разговаривать! Театры! Может быть, концерты! Леора, мы будем, как двое ребят, вырвавшихся из школы!

Он по телеграфу запросил о подробностях — к великому любопытству железнодорожного агента, работавшего также и телеграфистом.

В присланном ему гектографированном проспекте сообщалось, что доктору Пиккербо требуется помощник, который, наряду с самим Пиккербо, будет единственным медицинским чиновником, работающим полный рабочий день, так как больничные и школьные врачи сохраняют частную практику и привлекаются к служебным обязанностям только по совместительству. Помощник должен быть эпидемиологом, бактериологом и возглавлять штат конторщиков, медицинских сестер и инспекторов-добровольцев, надзирающих за молочными фермами и санитарией. Оклад — две с половиной тысячи долларов в год, тогда как в Уитсильвании Мартин зарабатывал тысячи полторы.

Желательно предъявление солидных рекомендаций.

Мартин написал Сонделиусу, декану Сильве и Максу Готлибу в институт Мак-Герка.

Доктор Пиккербо известил:

«Я получил о вас очень приятные письма от декана Сильвы и доктора Сонделиуса, а письмо доктора Готлиба совсем замечательное. Он говорит, что у вас редкое дарование лабораторного исследователя. Я с истинным удовольствием предлагаю вам место. Будьте добры ответить телеграммой».

Только теперь Мартин до конца осознал, что бросает Уитсильванию, до смерти наскучившие придирки Берта Тозера, шпионство Пита Иески и Норбломов… необходимость в сотый, в тысячный раз неизменно сворачивать с леополисской дороги на юг у Двухмильной рощи и следовать снова и снова по томительно ровному, прямому тракту; высокомерие доктора Гесселинка и коварство доктора Кофлина, рутину, не оставляющую времени на пыльную лабораторию, — бросает все это для культуры и блеска великого города Наутилуса.