Еще один год в Провансе
Шрифт:
Шесть дней в неделю наш дом был полон шума и пыли, и поэтому воскресенья стали еще более желанными, чем обычно. В воскресенье мы могли проспать до половины восьмого — часа, когда собаки требовали, чтобы их вывели на прогулку. В воскресенье нам не надо было выходить на улицу ради того, чтобы поговорить друг с другом. И наконец, в воскресенье мы могли утешать себя тем, что конец всего этого хаоса и разрушения стал еще на неделю ближе. Вот чего мы не могли сделать в воскресенье — так это приготовить праздничный, тщательно продуманный воскресный ланч, как это положено во Франции. Поэтому, используя неудобство нашей временной кухни как предлог, в воскресный полдень мы радостно отправлялись в ресторан.
Перед этим, для того чтобы разжечь аппетит, мы некоторое время читали священные книги гурманов
49
Холодная (фр.).
Справочник за 1987 год включал в себя пять с половиной тысяч ресторанов и отелей, и однажды, просматривая его, мы натолкнулись на любопытное заведение, расположенное в городке Ламбеск, в получасе езды от нас. Ресторан размещался в перестроенной мельнице, шеф-поваром в нем была женщина, о которой говорилось, что она «l'une des plus fameuses cuisini`eres de Provence» [50] и ее стиль был назван «pleine deforce et de soleil». [51] Уже одно это служило вполне достаточной рекомендацией, но больше всего нас заинтриговал возраст шефа: ей исполнилось восемьдесят лет!
50
Одна из самых прославленных поваров в Провансе (фр.).
51
Выразительный и солнечный (фр.).
В серый и ветреный день мы отправились в Ламбеск. Мы до сих пор чувствовали себя немного виноватыми, если в хорошую погоду сидели в помещении, но сегодня наша совесть могла быть спокойна. Воскресенье выдалось холодным и неприветливым: улицы городка казались неопрятными из-за не стаявших пятен старого снега, и редкие прохожие спешили из булочной домой, нахохлившись и прижимая к груди свежие батоны. Отличная погода для плотного ланча.
Просторный зал со сводчатым потолком был еще совершенно пустым. В нем стояла красивая и старая провансальская мебель: тяжелая, темная, отполированная до блеска. Большие столы располагались на приличном расстоянии друг от друга, что обычно встречается только в самых дорогих столичных ресторанах. Из кухни доносились голоса, бренчание посуды и вкусные запахи, но нас явно еще не ждали. На цыпочках мы двинулись к выходу, решив пока выпить что-нибудь в ближайшем кафе.
— Вы кто? — раздался голос у нас за спиной.
Из кухни вышел старик и теперь разглядывал нас, щурясь от яркого света. Мы объяснили, что заказывали столик пару дней назад.
— Тогда садитесь. Вы же не станете есть стоя. — Он широким жестом обвел зал и столы.
Мы послушно сели. Через пару минут старик вернулся с двумя меню и неторопливо присел за наш столик.
— Американцы?
Англичане.
— Хорошо, — кивнул он. — В прошлой войне я воевал вместе с англичанами.
Мы почувствовали, что удачно сдали первый экзамен, а если правильно сдадим и второй, старик, возможно, позволит нам почитать меню, которые он до сих пор держал в руке. Я спросил, что он нам посоветует.
— Да что угодно, — ответил он. — Моя жена все готовит отлично.
Он вручил нам меню и ушел встречать новых посетителей, а мы со сладострастной дрожью пытались сделать выбор между барашком, фаршированным травами, daube, [52] телятиной с трюфелями и загадочным блюдом под названием fantaisie du chef.
52
Тушеное мясо (фр.).
Старик опять подошел к нам, присел, выслушал заказ и кивнул:
— Как всегда. Мужчины обычно выбирают fantaisie.
Я попросил подать маленькую бутылку белого вина к первому блюду и такую же красного — ко второму.
— Нет, — решительно возразил старик, — так не пойдет.
Он сообщил нам, что пить надо красное Кот-дю-Рон из Визана. Хорошее вино и хороших женщин делают в Визане, пояснил он, а потом поднялся и принес бутылку, добытую из огромного старинного буфета.
— Вот что вы будете пить.
Позже мы заметили, что и на других столиках стояло именно это вино.
Старик поднялся и неторопливо удалился на кухню. Наверное, это был самый старый метрдотель в мире, а сейчас он передавал наш заказ самому старому работающему шеф-повару. Кажется, из кухни доносился и чей-то третий голос, но другого официанта в зале не было, и мы не могли понять, как два человека, которым на двоих исполнилось сто шестьдесят лет, справлялись с такой непростой работой. А тем не менее народу в ресторане все прибывало, и никаких перебоев в обслуживании не случалось. Неторопливо и с достоинством старик делал свое дело, кругами обходил зал и иногда присаживался за столики, чтобы поболтать с клиентами. Когда очередное блюдо было готово, мадам звонила в колокольчик, а ее муж шевелил бровями, притворяясь, что сердится. Если старик не спешил, колокольчик звонил все более и более настойчиво, и тогда он отправлялся на кухню, ворча себе под нос: «j'arrive, j'arrive». [53]
53
Иду, иду (фр.).
Еда оправдала все наши ожидания и посулы Го-Мийо, а старик оказался прав насчет вина. Оно нам очень понравилось, и к тому времени, когда на стол поставили тарелку с маленькими кругляшками козьего сыра, замаринованного в травах и оливковом масле, мы уже допили бутылку. Я заказал еще одну, маленькую, и официант взглянул на меня неодобрительно:
— А кто поведет машину?
— Моя жена.
Старик опять направился к буфету.
— У нас нет маленьких бутылок, — сказал он, ставя вино на стол. — Можете выпить вот досюда. — И пальцем провел посреди бутылки воображаемую линию.
Кухонный колокольчик перестал звонить, и сама мадам, улыбающаяся и раскрасневшаяся от жара плиты, вышла в зал и спросила у нас, хорошо ли мы поели. На вид ей нельзя было дать больше шестидесяти. Они стояли рядышком, и рука мужа лежала у нее на плече, а она рассказывала нам, что та мебель, что стоит сейчас в зале, это ее приданое. Они любили друг друга и любили свою работу, а мы, выходя из ресторана, думали, что, возможно, старость — это не так уж и страшно.
Штукатур Рамон лежал на спине на неустойчивой платформе под самым потолком. Я протянул ему бутылку пива, и он перевернулся на бок, чтобы удобнее было пить. Лично мне казалось, что в такой позе невозможно ни пить, ни работать, но он уверял, что привык.