Еще один шанс...
Шрифт:
Разговор получился. Хотя попотеть пришлось изрядно. Но мальчишки есть мальчишки… услышав версию о тайных недоброжелателях, специально распространяющих слухи, порочащие царевича, а может, и вовсе желающих извести его в угоду злобным татям (без персонификации оных), они тут же загорелись желанием споймать таковых. И мне пришлось приложить немало усилий, убеждая их, что ловить никого не надо, сыскивать тоже, а вот какие слухи на Москве ходят, я бы знать очень хотел. А то меня по младости лет никто ни во что не посвящает. А сие обидно и делу помеха. Ну насчет ограничений по младости лет они были полностью в курсе, так что посочувствовали мне вполне искренне. Я же строго-настрого предупредил их, что ничего, кроме слухов, от них не требую. Никаких имен, примет и кто с кем знается от них
Я, конечно, во всяких там КГБ-ФСБ не служил, но Константин меня в этом деле очень мощно натаскивал. Он вообще говорил, что большинство действительно серьезных утечек идет не через внедренных агентов или там прослушки. Все это беллетристика. Больше всего секретов разбалтывают первые лица. Походя. По пьяни, в бане, в разговоре с симпатичной телочкой или смазливой журналисточкой, хвастаясь перед приятелями и так далее. Поэтому построить грамотную систему безопасности без плотной работы с этим самым первым лицом — нечего и думать. Так что кое-какие основы я знал, и что во всяких там криминальных романах действительно серьезно, а что так, пурга для создания антуража, мы с ним тоже частенько обсуждали. Во время полетов преимущественно. Лететь-то скучно. И распечатки, которые надо срочно посмотреть, тоже не всегда при тебе. Да и если перелет долгий, скажем, в Сингапур, Аргентину или Австралию, рано или поздно от любых бумаг ум за разум зайдет, и потянет развеяться, почесать языком… Кстати, заиметь свой бизнес-джет для перелетов тоже была его идея. Как раз для того, чтобы даже в долгих полетах, когда становится скучно и тянет с кем-нибудь почесать языки (скажем, с симпатичной соседкой по салону первого класса), вокруг шефа был бы свой, проверенный персонал… Я надеялся, что мой первый блин не окажется комом и из сегодняшней встречи вырастет нечто полезное…
А вечер принес мне еще одну победу. Как я и рассчитывал, господин Расмуссон наябедничал отцу. Когда я уже укладывался спать, испив привычный отвар, принесенный мне одной из тех старух, что сидели у моей кровати, когда я числился совсем больным, в горницу влетела Суюмбике. Вот уж кто мне был ближе родимой матушки, так это она.
— Ой, царэвич, — запричитала она, хлопая руками, как курица крыльями, — царь-батюшка тэбя провэдать идэт!
Я сел на кровати. Вот оно! Ну держись, царевич Федор, царь-батюшка это тебе не сопливые пацаны…
Царь-батюшка был немного навеселе. Видно, славно посидел с ближними боярами, тем же Бельским, например, что моей матушке двоюродным братом приходится, или Сабуровым. Я уже начал слегка разбираться в придворных раскладах… И это только добавляло шансов на осуществление моего плана.
— Здравствуй, сын. — Батюшка попытался сурово нахмурить брови, но, видимо, настроение у него было слишком уж благодушное, поэтому сия суровая гримаса вышла у него не очень. — Что же это мне Федор докладывает, что ты учиться стал с небрежением? Учителей не слушаешь. Совсем неслухом стал. А давеча твой учитель сам прибежал на тебя жаловаться.
Я пару мгновений испуганно смотрел на батюшку, а потом искривил свое детское личико в плаксивую гримаску и тихонько заплакал… Нет, воистину дети способны манипулировать взрослыми как никто. Стоило слезам потечь из моих глаз, как на лице батюшки тут же появилось выражение раскаяния. Он неловко повел плечами и, присев на кровать, осторожно погладил меня по голове. Я же уткнулся ему в грудь и облегченно разревелся в полный голос.
— Ну будет, будет… О чем горе-то? — бормотал
— Леденцов? — живо отозвался я, все еще хлюпая носом. — А каких?
— Да петушков.
— На палочке? — ахнул я.
— На палочке, — ласково улыбаясь, кивнул царь. — Но только, чур, учиться будешь с прежним прилежанием. — Тут голос батюшки дрогнул, и он продолжил очень проникновенно: — Я ведь из тебя, сынок, великого государя сделать хочу. Такого, чтобы все иноземные короли и кесари ровней тебя считали. Я возмечтал, чтобы и страна наша, кою они Московией кличут, также вровень с самыми великими иноземными державами стала. С Речью Посполитой, с державой Римской, с королевством свеев, с Османией… И мою мечту тебе, сынок, в жизнь воплощать придется. А для сего очень многое знать и уметь надо. И иноземцев, у коих нам многому научиться следует, привечать, а не дразнить. Понимаешь меня?
Я молча кивнул, а сам ошеломленно пялился на Бориса Годунова. Так вот оно как… Царь Борис, оказывается, далеко заглядывал. И правильно в общем-то. Петя Первый не единственный такой умный оказался. И до него, выходит, цари не только на печи сидели и девок щупали. А я-то все дивился, сколько при дворе немцев да поляков околачивается. Да и остальных немцев было изрядно. И вообще, оказывается, немец — это прозвание всех иностранцев, скопом. То есть людей, кои по-русски говорить не умеют или с большим трудом изъясняются. Немые, так сказать… А ежели требуется национальность уточнить, так и говорят — «английский немец», «хранцузский немец» или, скажем, «гишпанский». Свое название имеют лишь соседи — поляки, свеи, ливонцы, татары… Так вот, таких немцев по Кремлю шлялось довольно много. Причем не праздных, а к делу приставленных — наемников воинских, при Аптекарском приказе, мастеров-печатников, что в патриаршей типографии трудились, и многих других. Нам-то в голову вбили, что это только при Петре Первом Россия из своей дремучей сиволапости вылезла и начала, мол, в европейскую державу обращаться, а тут, оказывается, задолго до этого все началось… Я так сильно был ошеломлен этим открытием, что едва не упустил момент…
— Ну все, сынок, — начал царь, отстраняя меня и собираясь подниматься.
— Батюшка! — отчаянно вскричал я, вцепляясь в него ручонками.
— Да?
— Я ведь потому, батюшка, отвлекаться начал, что скучно мне одному всеми этими науками овладевать. Инда обсудить чего хочется, поспорить с кем-нибудь, а то и посмеяться над кем, кто не сразу разберется. А не с кем. И учителя не все, что хочется узнать, знают. Я, бывалоча, спрашиваю, а этот Расмуссон губы так подожмет и… — Я скривил губы и очень похоже произнес: — «Йа ошень фас просить не отфлекаться, херр тсаревитш…»
Батюшка удивленно воззрился на меня, а затем рассмеялся. И я почувствовал, как мое маленькое сердечко просто затрепетало от радости. Эх, мальчик-мальчик, не знаю уж, куда тебя унесло из этого тела, но папку своего ты, видимо, очень любил. Вот ведь зараза какая…
— Ну что ж, сынок, этому делу помочь нетрудно, вон у боярина Головина сынок твой погодок, да и у Вельяминовых…
— А знаешь, батюшка, что я придумал? — с детской непосредственностью перебил я его.
Царь недовольно нахмурился, но сдержался и спросил:
— Что же?
— Прости, батюшка, что перебил, — повинился я и, когда суровые складки на лице отца вновь разгладились, продолжил: — Смотри, батюшка, ты мне сам рассказывал, сколь много людей служилых, бояр да детей боярских в войнах и походах за землю нашу голову сложили. И сколько их жен вдовью долю мыкает при одном дворе крестьянском…
Взор батюшки слегка затуманился. Видно, вспомнил свою молодость, службу, приятелей своих по опричному войску…
— …вот я и подумал, — продолжил я, — как можно и мне приятелей в учебе отыскать, и тем вдовам и сиротам вспомоществование оказать, дабы все видели, что семьи тех, кто за родную землю да по царской воле голову сложили, без опеки и заботы царя никак не останутся. — Я замолчал. Для первого раза достаточно. Теперь нужно дать время царю обдумать предложение сына. И потому я просто приник к груди отца, тихонько замерев.