Еще одна чашка кофе

Лунина Алиса

— Лех, перестань, — пробасил Данила, — не переживай, я разберусь.

Леша сник: ну понятно, взрослый мужик, выше его самого на полметра, старше на несколько лет и на огромный жизненный опыт. А вот поди ж ты — дурак дураком, сам в петлю голову засовывает.

— Слушай, ты ночью черту начерти перед своей дверью или круг, как в той истории с панночкой, — взволнованно зашептал Леша. — И крест надень.

Данила хмыкнул:

— Да ладно, не преувеличивай, она просто немного странная, но демонизировать ее не стоит.

Леша побледнел, узрев нечто за спиной

Данилы.

Оглянувшись, Данила увидел Марину с рюкзаком и сумкой в руках. Увидев, что Марина направляется к ним, Леша метнулся к стойке.

— Ты сказал, что вечером будешь в кофейне, вот я и зашла сюда, — пояснила Марина и присела рядом с Данилой за столик.

— Это все твои вещи? — удивился Данила.

— Да, все мои пожитки, как видишь, добра не нажила. — Она пробуравила его взглядом: — Ты не передумал?

— Нет, — он поднялся, взял ее рюкзак и сумку, — идем?

На пороге кофейни Данила обернулся, чтобы попрощаться с Лешей и увидел, что тот прочертил рукой в воздухе линию, как бы напоминая об охранительных мерах против злых сил.

Нет, Данила не собирался чертить дурацкие магические круги мелками, как просил Леша, но он сразу определил для Марины границы: значит, так, вот твоя комната, вот моя (извини, но я люблю уединение и к тому же много работаю, поэтому если я в своей комнате, то мне лучше не мешать); гостиная, кухня и ванная — общая территория. Договорились?

Она тряхнула рыжей головой — договорились, стянула туфли и босыми ногами прошлепала в отведенную для нее комнату. Однако уже в этот же вечер Данила так или иначе всюду находил следы ее присутствия. Во-первых, аромат ее крышесносных духов обволакивал всю квартиру, словно сладким дурманом, во-вторых, в ванной на крючке он увидел ее шелковую черную сорочку и чулки со стрелками (Данила хоть и не был фетишистом, но на этих чулках, признаться, задержался взглядом). А в-третьих, открыв шкафчик в ванной, он увидел, что Марина заняла одну из полок. На ее полке обнаружились зубная щетка, флакончик с красным лаком, баночки кремов.

Итак, в квартиру старого холостяка фотографа Суворова вторглась женщина. Нет, наш фотограф, разумеется, не был ни девственником, ни женоненавистником; время от времени у него случались связи с женщинами, основанные на честной договоренности с партнершами строить отношения исключительно на физиологии, не примешивая психологию и не вовлекаясь в них эмоционально (как правило, его самодостаточных подруг такой подход устраивал), однако это всегда были связи где-то на стороне; а вот делить быт и квартиру с кем-то ему и в голову не приходило. Его вообще страшило совместное бытование с женщиной. С мужиками в экспедиции — хоть в одном номере, хоть в тесной палатке — пожалуйста, а с женщиной — увольте. Да и вообще Даниле всегда казалось, что женщина — это потенциальная угроза для мужчины. Эти дочери Евы — абсолютные, законченные пожиратели мужского времени и свободы. Не дай бог влюбишься и женишься, вот и сиди с ней потом всю оставшуюся жизнь, и накроются разом все экспедиции, кочевой образ жизни и свобода! Ну а потом у него ни разу и не возникло соблазна поступиться свободой и своей благословенной вольницей, потому что ни одна, даже лучшая из лучших его любовниц, не зацепила его настолько, чтобы он захотел изменить свою жизнь. Ну и этой — рыжей, больной на всю голову, тоже не удастся.

Данила зашел на кухню и увидел, что Марина готовит ужин. А, теперь она решила поиграть в заботливую хозяюшку?

— Что там у тебя?

— Запеченные баклажаны, — улыбнулась Марина, нарезая фиолетовые баклажанные лодочки.

«Надеюсь, она меня не отравит?!» — хмыкнул Данила и не удержался от иронии:

— Запекаешь случайно не с ядом?

— Нет. С сыром.

Марина подняла на него глаза, с минуту смотрела, изучая, потом продолжила нарезать овощи.

Данила вышел из кухни.

Ужинали. Кем бы ни была эта девица, готовить она умела.

— Вкусно, — честно признался Данила. — Похоже, от того, что ты у меня поселилась, я многое выиграл.

Она пожала плечами — конечно.

Марина отставила свою тарелку (почти ничего и не съела), подошла к окну, выглянула на ночную уже улицу и вдруг спохватилась.

— Слушай, а у нас хлеба нет! Кофейня же еще открыта? Я сбегаю — куплю багет на завтрак!

— Да я сам могу сходить, — удивился Данила.

— Не надо, я быстро! — Марина выскочила в коридор с такой скоростью, словно этот багет на завтрак был вопросом жизненной важности.

Данила услышал, как в коридоре хлопнула дверь.

Он подошел к окну — вот Марина вышла из парадного, пересекла улицу, вот зашла в кофейню.

Через десять минут она вернулась. Данила открыл ей дверь. Марина вошла в прихожую, только вот ни хлеба, ни багета у нее в руках не было. «Спасибо за хлебушек!» — внутренне усмехнулся Данила, но промолчал.

Она прошмыгнула мимо него и пошла к себе в спальню. На пороге обернулась:

— Извини, болит голова. Я пойду спать.

Данила кивнул.

Он проснулся посреди ночи и, услышав ее шаги, вышел из комнаты.

На кухне горел свет. Полураздетая Марина, в трусах и в футболке, стояла у стола. Ее потряхивало, как от сильного озноба. На столе перед ней стоял стакан с водой и лежала пачка лекарств. Увидев его, она вздрогнула — лицо исказила злая гримаса.

Он решил дать ей второй шанс.

— Послушай, может тебе нужна какая-то помощь?

— Отвали, Данила, — сказала Марина с неожиданной ненавистью, смяв этот шанс и выбросив его в мусорную корзину. — Не надо лезть ко мне в душу.

Она развернулась и вышла, прихватив пачку лекарств с собой. Но он успел увидеть их название и тут же, вернувшись в комнату, набрал его в гугле. Маринины колеса оказались сильными антидепрессантами.

Утром Данила вышел на кухню и увидел, что Марина готовит завтрак. Сейчас в этой утренней девушке не было ничего демонического — чистое лицо без всякой косметики, простая одежда и даже какое-то подобие виноватой улыбки.

— Прости меня за вчерашнее, — кротко сказала Марина. — Нервы сдают, я потом сама жалею.