Еще одна Ллеверлин!
Шрифт:
— Прячься! — выдохнула я.
— Что? — не понял Лотариназ. Он обернулся. — Знакомые лица, — пробормотал отец. А меж тем «лица» выяснили у метрдотеля, где мы сидим. Времени сбежать не осталось.
— Под стол лезь и ни звука! — шикнула я. Вскочила, обошла стол и запихала папашу под него.
Мама еще ничего. У нее от встречи с инкубом приятные воспоминания остались. Я, например. А вот бабуля… Лучшая охотница племени двадцать шесть лет за пронырой, который ее единственную дочку бросил, оставив с младенцем в подоле на пороге ее пещеры. Она его арканом, что на талии вместо пояса висит, скрутит и в Храм потащит счастье моей мамы устраивать и побоку ей нынешняя жена и папашкин статус в
Мама и бабушка остановились возле столика. В их взгляде читалось осуждение. В бабушкином особенно. По ее мнению мать позор племени, а я так вообще недостойна той толики толльей крови, что течет по моим венам.
— Ну? — бабуля вопросительно изогнула бровь. — Почему этот Принцишка не здесь с тобой, а в соседнем зале рыжей человечке на палец колечко одевает?
Я вздохнула.
— Мам, потише, не нападай на нашу девочку. Ей и так досталось. Мы ее поддержать приехали, а не жизни учить. Помнишь, что в прошлый раз произошло? — ба нахмурилась.
Я скривилась. Воспоминания не заставили себя ждать. Где-то года три назад я встречалась с режиссером с шестого развлекательного. Симпатичный тридцатилетний мужчина водил меня по ресторанам, покупал дорогие украшения и, не поверите, читал стихи. Замуж не звал, постель не предлагал, но я считала, что рано еще. Всего-то год знакомы были.
Родственникам такое положение дел быстро надоело. Сколько можно на застолье согласно тролльим традициям тратится без прибыли? Он, значит, жрет, а прибыли от него нет — одни убытки! Скупая бабушкина душа скоро восстала. Однажды мы к ним приехали, переночевали, а утром я в своей постели связанного режиссера обнаружила и ба, перед соседями окровавленной простыней трясущую. Мол, лишил, супостат, невинности девочку беззащитную. И это под покровом родного дома! Я дар речи снова обрела, когда священник в Храме Афродиты праздничное песнопение начал. Много чего тогда было сказано, разбито и разорвано. Я отстояла свое право выбирать, режиссер достоинство… отнюдь не в переносном смысле, бабуля право видеть меня хотя бы раз в год, а мама, как всегда, осталась в стороне, понимая — два таких разных мира примирить сложно.
— Я справлюсь, — буркнула я, проследив за последним кусочком деликатеса, исчезнувшем во рту бабули.
— Как твоя мать? — не унималась родственница.
— С тебя точно пример брать не буду. Дедушку опять в кладовке заперла? — поинтересовалась я.
— Сейчас! — воскликнула ба. — Соседки навострились магическую сигнализацию взламывать! А его в банк сдала. На хранение. Под проценты, — она пожала плечами, посмотрела на соус на тарелке, воровато осмотрелась и облизала ее. — Какие тут столы маленькие и низкие. Ноги не помещаются, — пожаловалась она.
Лопатки на спине встопорщились. Пальцы сжались на рукояти вилки. Костяшки побелели.
— Да что там такое лежит?! — возмутилась ба.
— Моя дамская сумочка, — процедила я сквозь зубы.
Заиграл оркестр. Певичка-нимфа затянула балладу о любви и ненависти, нагнетая обстановку. Мы трое переглянулись. Кто-то должен был начать действовать или проигнорировать небольшие нестыковки, устроившие под столом возню. Я наступила на инкуба и придавила его к полу. Он пискнул. Три раза. Очевидно, не я одна решила порядок под столом навести.
— Понятно, — протянула бабушка и отшвырнула стол.
— Извините, у вас, конечно, красивые ноги, но не соблаговолите ли вы их убрать с… — папа показал на область между бедрами, где устроилась бабушкина туфелька сорок шестого размера. Пятнадцатисантиметровый каблук грозил сделать брак отца крайне несчастливым.
— Лотариназ?!
— Засранец?!
— Леди, ну зачем же сразу ругаться? Давайте мирно обсудим все проблемы и придем к консенсусу…
Лучше бы он молчал. Тролли ненавидят компромиссы. Тролли за компромиссы убивать готовы. Вот и бабуля, истинная дочь горного народа, пришла в неистовство. Глаза у нее покраснели, ноздри раздулись, губы разверзлись в чудовищном оскале. Она сорвала с талии веревку и наклонилась к папуле.
— Конец тебе, инкуб! — прохрипела она.
— Не в этот раз. Товсь! Пли!
И… Ничего не произошло! С первого взгляда. Со второго, после того, как открыла глаза, я заметила, что лицо родственницы разгладилось и приобрело умиротворенное выражение. Она выронила веревку, вытерла ручейки слез на щеках, вздохнула и произнесла:
— Что же ты со мной, подлец, сделал, а? Ой, существа добрые, что же это твориться? Меня, воительницу в дцатом поколении приворожили?
Бабулины песнопения привлекли внимание. Народ отложил столовые приборы и начал вслушиваться в стенания родственницы. Женщины ей сочувствовали, мужчина заинтересованно оглаживали взглядом ладную фигуру ба. Слишком уж заинтересованно. Некоторые уже покинули столики и, словно заколдованные, стали приближаться к ней. Они тянули руки, падали на колени и злобно косились на соперников. Кое-кто запасался подручными предметами. Сотрудники ресторана, прикрываясь подносами, бежали прочь, поминая почему-то меня недобрым словом.
Бог… Пли… И сколько же стрел амуров получило бедное не приспособленное к любви бабушкино сердце, не говоря обо всех остальных?! А меж тем мужчины приступили к охоте на объект своей скоропостижной страсти. Облизываясь, отдирая от себя руки спутниц, призывающих мужчин одуматься, они выстроились полукругом, зажав в руках скатерти, горшки с цветами и стулья. Дружно сделали шаг вперед, прижимая бабулю к стене. Оттуда прыткая добыча по из мнению никуда не должна была деться. Но они плохо знали мою родственницу. Сделав сальто назад, она очутилась у стены, улыбнулась взвывшим от предвкушения быстрой победы охотникам, и разбежавшись перепрыгнула мужской строй. Обернувшись, показала им неприличный жест и побежала в сторону выхода.
Но она просчиталась. Старичок метрдотель проворно закрыл дверь и рванул на себя синий рычаг сигнализации. Железные жалюзи поехали вниз. Дедуля крякнул и распахнул навстречу ба объятия.
— С дороги, развалина! — крикнула родственница. Она на бегу ускорилась, сложилась в клубок и вылетела сквозь стекло. Жалюзи опустились до конца. Мужчины оторопели. Покрутили головами, некоторые успели всплакнуть.
— Через черный ход! — подал кто-то здравую идею.
— Бегом, я на нее следилку кинул! — сообщил какой-то маг из толпы и двинулся к двери, ведущей к кухне. За ним последовали остальные.
Я схватила с интересом наблюдающую за разворачивающейся интригой маман за руку и потащила ее за всеми, по ходу несильно толкнув инкуба в спину. С ним я завтра побеседую на тему применения служебного положения для достижения личных целей!
Кухня опустела. На плитах одиноко скворчали сковородки и пыхтели кастрюли, на длинном столе перед выходом расположились готовые блюда, вызывающие видом и запахом обильное слюноотделение. Я уже практически вышла на улицу, когда настойчивые требования желудка добрались до головного мозга и заставили меня вернуться. Безусловно, я люблю бабушку, но и с отцом не могу не согласиться: здесь ей не там! Здесь цивилизация, и за удар по голове с последующим прикручиванием понравившегося мужчины к батарее в ванной, дабы не сбежал, полицаи с удовольствием срок исправительно-трудовых работ впаяют. На улицах Унлесс-Сити вечно дворников не хватает… Возможно, данное происшествие поможет ей осознать, что она невзирая на звание лучшей охотницы племени принадлежит к слабому полу. Иногда.