Есенин в быту
Шрифт:
Не эта ли песня навела и Есенина на невесёлые мысли?
Я одну мечту, скрывая, нежу,Что я сердцем чист.Но и я кого-нибудь зарежуПод осенний свист.И меня по ветряному свею,По тому ль песку,Поведут с верёвкою на шееПолюбить тоску.И когда с улыбкой мимоходомРаспрямлю я грудь,Языком залижетСтранное, настораживающее впечатление производит стихотворение «В том краю, где жёлтая крапива…». Откуда это провидческое указание на свою судьбу и столь раннее подытоживание пройденного пути? Прозрение! С этой стороной творчества Есенина читатель столкнётся ещё не раз.
Находясь в Константинове, Сергей Александрович вёл переписку с Н. А. Клюевым и Л. Каннегисером. О последнем Есенин писал В. С. Чернявскому:
«Дорогой Володя! Радёхонек за письмо твоё. Жалко, что оно меня не застало по приходе. Поздно уже я его распечатал. Приезжал тогда ко мне Каннегисер. Я с ним пешком ходил в Рязань, и в монастыре были, который далеко от Рязани. Ему у нас очень понравилось. Всё время ходили по лугам, на буграх костры жгли и тальянку слушали. Водил я его и на улицу. Девки ему очень по душе. Полюбилось так, что ещё хотел приехать. Мне он понравился ещё больше, чем в Питере» (6, 71).
Сергей познакомился с Леонидом в самом начале своего приезда в Петербург. Молодые люди сразу сдружились и вместе посещали всяческие собрания и вечера. Марина Цветаева, знавшая их, писала в эссе «Нездешний вечер»:
М. Цветаева
«Лёня, Есенин. Неразрывные, неразлучные друзья. В их лице, в столь разительно разных лицах сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись – через всё и вся – поэты.
Так и вижу их две сдвинутые головы – на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную парту… Лёнина черная головная гладь, Есенинская сплошная кудря, курча, есенинские васильки, Лёни-ны карие миндалины. Приятно, когда обратно – и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы…»
Пребывание в Константинове Каннегисеру очень понравилось, и 21 июля он писал о своих впечатлениях из Брянска:
«Дорогой Серёжа, вот уже почти 10 дней, как мы расстались! А кажется, что ещё гораздо больше: я был в разных местах, и от этого время всегда растягивается и представляется более долгим, хотя проходит скорее.
А был я в Туле, в Ясной Поляне, в Орле и целых 5 дней провёл в Брянске, где сначала ждал денег, а потом парохода. Теперь я дождался и того и другого и сегодня ночью отбываю в Чернигов. Дальнейшие мои намерения ещё не выяснились, мой адрес – даю тебе в Чернигове: пиши туда до востребования.
Как твои дела? Не уехал ли в Москву? Пишешь ли? Я бы очень хотел повидать тебя опять поскорее, т. к. в те дни, что провел у тебя, сильно к тебе привык. Очень мне у вас было хорошо! И за это вам – большое спасибо!
Через какую деревню или село я теперь бы ни проходил (я бываю за городом) – мне всегда вспоминается Константиново и не было еще ни разу, чтобы оно побледнело в моей памяти или отступило на задний план перед каким-либо другим местом. Наверное знаю, что запомню его навсегда. Я люблю его.
Ходил вчера в Свияжский монастырь: он в шестнадцати верстах от города, на берегу Десны. Дорога ведёт по возвышенной части берега, но она пыльная, и я шёл стёжками вдоль реки и, конечно, вспомнил другую реку, другие стёжки по траве и рядом со мною – босого и весёлого мальчика. Где-то он теперь? И вспоминает ли также и он небритую и загорелую физиономию спутника, не умевшего лазить по горам, но любовно запоминавшего „Улогого“ и „Разбойника“…
Передай, пожалуйста, сердечный привет Татьяне Фёдоровне, Кате, Шурке и Лене, а тебя нежно целую и жму руку.
Твой Л. Каннегисер».
М. Цветаева отмечала, что Каннегисер слишком хрупок и нежен – цветок. «Старинный томик „Медного всадника“ держит в руке – как цветок, слегка отстранив руку – саму как цветок. Что можно сделать такими руками?»
Оказалось – многое, например большевистский террор, вызванный убийством Каннегисером палача М. Урицкого. Но это ещё впереди, а пока отметим, что своему другу Есенин посвятил стихотворения «Даль подёрнулась туманами…» и «Ещё не высох дождь вчерашний…».
Ещё не высох дождь вчерашнийВ траве зелёная вода!Тоскуют брошенные пашни,И вянет, вянет лебеда.Брожу по улицам и лужам,Осенний день пуглив и дик.И в каждом встретившемся мужеХочу постичь твой милый лик.Ты всё загадочней и крашеГлядишь в неясные края.О, для тебя лишь счастье нашеИ дружба верная моя.И если смерть по божьей волеСмежит глаза твои рукой,Клянусь, что тенью в чистом полеПойду за смертью и тобой.К счастью, не пришлось Сергею Александровичу пойти за смертью друга – в марте 1918 года их пути разошлись.
…Н. А. Клюева Есенин не знал. Впервые услышал об этом поэте от С. М. Городецкого и загорелся желанием познакомиться с ним. 24 апреля отправил ему открытку:
«Дорогой Николай Алексеевич!
Читал Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не писать Вам. Тем более тогда, когда у нас есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своём рязанском языке. Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 принято 51. Взяли „Северные записки“, „Русская мысль“, „Ежемесячный журнал“ и др. А в „Голосе жизни“ есть обо мне статья Гиппиус.
Я хотел бы с Вами побеседовать о многом, но ведь „через быстру реченьку, через тёмненький лесок не доходит голосок“. Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу „Радуница“. В „Красе“ я тоже буду. Мне очень жаль, что я на этой открытке ничего не могу ещё сказать. Жму крепко Вашу руку. Рязанская губ., Рязанский у., Кузьминское почт. отд., село Константиново, Есенину Сергею Александровичу [11] » (6, 66).
В начале мая пришёл ответ. Клюев писал: «Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и говорить с тобой, хотя бы и не написала про тебя Гиппиус статьи и Городецкий не издал твоих песен. Если что имеешь сказать мне, то пиши немедля. Мне многое почувствовалось в твоих словах, продолжи их, милый, и прими меня в сердце своё».
11
Открытка была отправлена из Петербурга, но, так как Есенин уже готовился к отъезду в Константиново, он и дал этот адрес.