Есенин. Русский поэт и хулиган

Поликовская Людмила Владимировна

В дневнике Галина Бениславская отзывается о своей (увы, не только бывшей) любви еще более резко: «Сергей — хам.

При всем его богатстве — хам. Под внешней вылощенной манерностью, под внешним благородством живет хам. […] Если бы он ушел просто, без этого хамства, то не была бы разбита во мне вера в него А теперь — чем он для меня отличается от Приблудного? — такое же ничтожество, так же атрофировано элементарное чувство порядочности: вообще он это искусно скрывает, но тут в гневе у него прорвалось. И что бы мне Катя ни говорила, что он болен, что это нарочно — все это ерунда. Я даже нарочно такой не смогу быть. Обозлился на то, что я изменяла? Но разве не он всегда говорил, что это его не касается? Ах, это было все испытание?! Занятно! Выбросить с шестого этажа и испытывать, разобьюсь ли?! Перемудрил! Конечно, разбилась! […] Меня подчинить нельзя. Не таковская! Или равной буду, или голову себе сломаю, но не подчинюсь. Сергей понимал себя и только. Не посмотрел, а как же я должна реагировать — истории с Ритой, [140]

когда он приводил ее сюда и при мне все это происходило, потом, когда я чинила после них кровать. […] И после всего этого я должна быть верной ему? Зачем? Чего ради беречь себя? Так, чтобы это льстило ему. Я очень рада встрече с А. [141] […] Пускай бы Сергей обозлился, за это я согласна платить. Мог уйти. Но уйти так, считая столы и стулья — «это тоже мое, но пусть пока остается» — нельзя такие вещи делать. […] А А. не имел никаких причин верить мне, было все, за что он мог только плохо ко мне относиться (Галина Бениславская не скрывала, что любит Есенина. — Л. П.), и он все же ничем не оскорбил меня. […] «Спасибо, спасибо», — хотелось сказать ему тогда, в последнюю встречу».

140

Имеется в виду Маргарита Лившиц, с которой у Есенина был роман параллельно с Бениславской.

141

Кто скрыт под литерой «Л» неизвестно, предположение, что это Лев Седов, сын Троцкого, ни на чем не основано. Дальнейшие события показали, что «хороший» Л. не вытеснил из Галиного сердца «плохого» Есенина.

С. Виноградская вспоминала: «Когда между ним и Бениславской произошел разрыв, Есенин понял, что потерял ценнейшую опору в жизни — он вышел из ее комнаты и в коридоре сказал себе вслух: «Ну, теперь меня никто не любит, раз Галя не любит»».

Есенин предпринимает еще одну попытку получить квартиру для себя и сестер — снова отказ. И он (вместе с сестрами) переезжает к С. А. Толстой.

Мысль жениться на Софье Андреевне появилась у Есенина почти сразу после знакомства с ней. Однако он долго колебался. С одной стороны, такой «династический» брак: великий русский поэт Сергей Есенин женится на внучке великого русского писателя Льва Толстого — льстил его самолюбию. Но… было только одно маленькое «но»: как женщина она его совершенно не привлекала. Скорее даже наоборот. «Я поднял ей подол, а у нее ноги волосатые», — жаловался он А. Берзинь… И тут же стал говорить о том, как он будет справлять свадьбу, кого позовет и т. д. Если с Дункан была гремучая смесь тщеславия и подлинного чувства, то тут — только тщеславие и… решение жилищной проблемы.

Запись в дневнике Галины Бениславской: «Он [Есенин] такая же б…, как француженки, отдающиеся молочнику, дворникам и пр. Спать с женщиной противной ему физически, из-за фамилии и квартиры — это не фунт изюму. Я на это никогда не смогла бы пойти. Я не знаю, быть может, это вино вытравило в нем всякий намек на чувство порядочности. Хотя, судя по Кате [Есениной] эта расчетливость в нем органична».

Жених то и дело распевал свою недавно написанную «Песню»:

Есть одна хорошая песня у соловушки — Песня панихидная по моей головушке. Цвела — забубенная, росла — ножевая, А теперь вдруг свесилась, словно неживая: Думы мои думы! Боль в висках и темени. Промотал я молодость без поры, без времени. Лейся песня звонкая, вылей трель унылую. В темноте мне кажется — обнимаю милую. За окном гармоника и сиянье месяца, Только знаю — милая никогда не встретится. Я оцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли? В молодости нравился, а теперь оставили. Потому хорошая песня у соловушки Песня панихидная по моей головушке.

А Софья Андреевна была полна самых радужных надежд. Однажды на вечеринке у Гали Бениславской (когда Есенин приходил, у нее не хватало духа выгнать его, пьяного, — даже после ссоры) на вопрос Анны Абрамовны Берзинь: «Вы действительно собираетесь за него замуж?» — ответила: «Да, у нас вопрос решен». Анна Абрамовна заметила, что Есенин очень болен и ему нужно лечиться, а не жениться. На что Толстая уверенно заявила, что непременно вылечит его от пьянства. (Святая простота! Она надеялась излечить алкоголизм любовью!) Словно в подтверждение своих слов, Софья Андреевна подошла к жениху и нежно провела рукой по его лбу. Он отстранил ее руку, зло посмотрел, неожиданно выпалил: «Б…» и добавил нечто уж совсем «трехэтажное». (Есенин очень гордился, что посоревноваться с ним в матерщине может только один человек — Алексей Толстой.)

Невеста отнеслась к этому совершенно спокойно: «Он очень пьян и не знает, что делает». На что Берзинь резонно заметила, что Есенин последнее время почти не бывает трезвым. Но Толстая стояла на своем: «Он перестанет пить».

Вскоре, однако, она в тревоге позвонила Берзинь: Сергей пьет, скандалит, ушел из дома. Разыскала его Анна Абрамовна (Толстая не знала злачных мест). В ресторане «Ампир». Он лежал на полу, среди битой посуды, весь в блевотине и, казалось, без сознания. Но Анна Абрамовна знала его не первый день. Она подошла и строго сказала: «Сережа! Если ты сейчас же не встанешь, я уйду, а тебя заберет милиция». Он приподнялся, открыл глаза и позволил себя увести.

Она отвезла его к жене. Хорошо, если в это время дома была только Софья Андреевна, а что если к ней зашла мать — известная «толстовка» Ольга Константиновна Толстая, пребывавшая в неописуемом шоке от такого зятя? Уже после смерти Есенина М. Волошин попытается объяснить ей: «Лирика ведь это непосредственность и искренность. И ум, и строгая моральная требовательность к себе, необходимые человеку, часто вредят лирической непосредственности. В меньшей степени — все это было в жизни Блока. Я помню его в периоды его пьянства и уличных шатаний. У Блока это было меньше. А у Бальмонта едва ли не больше, едва ли не безобразнее».

Через какое-то время снова звонок: «Есенин громит квартиру». Пришлось приехать. Она увидела, что в квартире все перебито, вплоть до люстр. Все стекла на фотографиях Льва Николаевича превращены в осколки. Оказывается, Есенин норовил чем-нибудь тяжелым угодить в портрет и кричал при этом: «Надоела мне борода, уберите бороду!» Софья Андреевна хотела подойти к Есенину и, хотя Берзинь уговаривала ее этого не делать, настояла на своем. Вдруг раздался крик. Анна Абрамовна побежала туда, откуда он доносился, и застала такую картину: Есенин лежит на кушетке, а Софья Андреевна стоит, закрыв лицо руками, из-под которых течет кровь. Он перешиб ей переносицу. Пришлось вызывать врача.

Нелегкая жизнь выпала на долю этой внучки Льва Николаевича. Мать, не желая смириться с постоянными изменами мужа, ушла от него, когда дети были еще совсем маленькими, и уехала в Англию. Так что Соня в детстве практически не знала отца. Ее первого мужа С. М. Сухотина (между прочим, участника убийства Г. Распутина) [142] в еще совсем молодом возрасте разбил паралич. Потом был Борис Пильняк, известный не только как писатель, но и как первый московский ловелас. Потом полгода тяжкой, но счастливой жизни с Есениным. («…мне очень хорошо жить на свете, потому что я очень люблю своего мужа и потому что он замечательный человек. И оттого, что я люблю, и оттого, что он такой, — у меня очень хорошо на душе, и я знаю, что становлюсь лучше и мягче душой» (письмо к А. Кони.) И вдовство в 25 лет. Потом — глубокая депрессия, а все последующие годы — служение его памяти. Она собирала, датировала и комментировала его стихи (как напечатанные, так и оставшиеся в рукописях); «пробивала» их в печать (что было делом нелегким). Она создала его музей.

142

Сообщено Д. Зубаревым.

Уже после смерти Есенина М. Волошин писал С. А. Толстой-Есениной: «Весть о гибели Есенина […] глубоко потрясла меня — и быть может, не столько судьбою запутавшегося и растерявшего себя «слишком русского» человека, даже не извечным трагическим концом русского поэта, которого «угораздило родиться в России с умом и талантом», сколько роком, тяготеющим над твоей жизнью, над выбором твоего сердца, дорогая, бедная Соня».

«Бежать? Куда?»

Москва, июль 1925 г. С. Есенин — Н. Вержбицкому.

«Милый друг мой, Коля! Все, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Видно, в Москве мне не остепениться. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать. Куда? На Кавказ! […]

С новой семьей вряд ли что получится, слишком все здесь заполнено «великим старцем», его так много везде, и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается. И это душит меня…»

Своего дома не получилось. И Есенин по-прежнему мечется, нигде не находя себе места. Зачем-то снова уезжает в Константиново, через три дня возвращается…И привозит оттуда два стихотворения («Спит ковыль. Равнина дорогая…» и «Каждый труд благослови удача…»). Этот вконец опустившийся человек, которого уже почти все считают нужным отправить в сумасшедший дом, продолжает создавать шедевры. Полные поэтической грусти, но не безнадежности. Есенин абсолютно честен:

Только я забыл, что я крестьянин, И теперь рассказываю сам, Соглядатай праздный, я ль не странен Дорогим мне пашням и лесам.

Еще в предыдущий приезд Есенина в Константиново Галина Бениславская заметила, как отвык он от деревни, даже коня не может запрячь, и как отвыкли от него односельчане — не признают за своего. Теперь здесь «чужая юность брызжет новью/ На мои поляны и луга». Но «поляны и луга» все-таки «мои». И этого последнего прибежища никто не может отнять у поэта. Как никто не может отнять воспоминаний.