Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
"А заодно смогу избавиться от начальника стражи, Каркаса, который слишком много знает того, чего ему не следует знать, и заносится перед царем своей неподкупностью", - добавил Аман, но уже про себя.
– Как? Моя голова?!!
– ужаснулся Джафар, мешком свалился на землю и принялся целовать Аману ноги.
– Мардохея! Голова Мардохея! Смотри, держи язык за зубами, но знай, что жизни для иудея осталась только...
2.
...одна последняя, темная ночь.
Больше всего Мардохей любил стоять на дворцовой службе именно по ночам, когда вокруг не было ни одной живой души,
Именно по ночам Мардохей принимал наиболее важные свои решения и обдумывал мысли, которые днем терзали его душу - ночью он становился смиренным и спокойным.
Иногда Мардохей ложился среди кустов и подолгу, не отрываясь, смотрел на звездное небо, и никогда в его душе не было так безмятежно, как в такие минуты.
"Ты, Господи, щит передо мною, слава моя, и Ты один возносишь голову мою, - с умилением думал Мардохей.
– Спокойно ложусь я спать, и сплю спокойно, ибо ты одни, Господи, даешь мне жить в безопасности."
Он и сейчас лежал на траве, подложив под голову руки, когда вдруг услышал неподалеку от себя осторожные шаги, шорох кустов и чей-то шепот. Мардохей насторожился. Такими сдавленными голосами не разговаривают те, кому нечего скрывать и прятаться. Поэтому стражник притаился, задержал в груди воздух и напряг слух.
Разговор двух мужчин был настолько тихим и вкрадчивым, что вначале Мардохей ничего не мог расслышать, но потом услышал имя царя Артаксеркса. Это было более, чем странно - он больше привык к тому, что подданные, наоборот, всегда нарочито громко славословили имя владыки, а между собой вовсе не вспоминали, как будто бы его и не существовало на свете.
– Вот что я хочу сказать, - зашептал один из них.
– Ты ещё слишком молод и не умеешь отличить золотой пуговицы от медной. Пришел царь Артаксеркс и вместе с ним сразу пришли плохие времена, когда каждая дрянь лезет в передний угол. Скажи, разве было когда-нибудь во дворце и в Сузах столько египтян, чернокожих ливанцев, жирных индианок и прочей мерзости, которую я на дух не переношу? А ведь кто, как не царь должен понимать, что первыми и главными над всеми народами должны стоять персы и мидийцы, и нельзя засорять наши города всяким сбродом? Прежний наш царь, Ксеркс, вырывал иноверцам ноздри и провздевал им на всякий случай веревки через губы и сквозь челюсти, чтобы всегда держать на поводке, а теперь, они расхаживают по нашей земле, как у себя дома. А ведь это великий грех перед нашими богами, разве мы должны терпеть такое беззаконие?
– Но что мы можем сделать, Фарра?
– помолчав, спросил кто-то тонким, дрожащим голосом, который, как догадался Мардохей, принадлежал более молодому по возрасту человеку.
– Нет никого сильнее царя.
– Скажи, какое дерево легче срубить: молодое, когда у него тонкий и ещё неокрепший ствол или старое, укоренившееся глубоко в землю?
– ответил Фарра вопросом на вопрос.
Но так как молодой спутник его молчал, Фарра сам сказал:
– Для молодого дерева хватит одного крепкого удара, зато потом на его место можно будет посадить другое, которое будет расти прямо и всем приносить только пользу. А ведь точно также и с людьми бывает.
– Не пойму, о чем ты толкуешь?
– удивился
– Я что-то ничего разобрать не могу. Зачем ты меня сюда вызвал, Фарра? Темно-то как... Мне уже возвращаться пора, а я что-то ничего так и не понял.
Судя по всему, Фара ещё ближе придвинулся к своему спутнику и принялся шептать ему что-то на ухо, поэтому теперь Мардохей при всем желании мог расслышать лишь отдельные, невнятные звуки.
– Что ты такое говоришь?
– вдруг тихо и испуганно воскликнул суптник Фарры.
– Неужели ты не не знаешь, что потом бывает с теми, кто поднимает руку на царя? Нет, я не хочу, чтобы меня бросили в клетку с голодными львами или подвесили вниз головой на дереве. Нет, Фарра, я слишком молод, и не пойму, зачем ты выбрал меня, я тут не при чем.
– Глупости, - прошептал Фарра.
– Кто узнает, что это именно ты положил яд в блюдо, которое поднесут царю совсем другие руки? У меня дома, в подушке, уже зашит такой порошок, что царь и разбираться не сможет, что к чему, он даже и рта не успеет открыть...
– А царские евнухи, помощники? Они все равно потом найдут виновного, нет, я боюсь, Фарра.
– Даже искать не будут. Я знаю немало людей во дворце, которые только и ждут этой минуты. Они, наоборот, нас по-царски наградят, Гаваф, я даже уже получил от них задаток. Думаешь, мы останемся после этого во дворце простыми служками? Нет, наша жизнь сразу изменится, вот увидишь.
– Покажи... задаток. Ты не обманываешь меня, Фарра?
– Вот, смотри, разве ты видел когда-нибудь у меня столько денег? Но все это ерунда - даже без них я все равно сделал бы это, чтобы поменять кривду на правду и разогнать всех иноземцев, чтобы никто из них не поднимал так высоко своей головы. Я слишком люблю чистоту, Гаваф, и не только я один. Нужно сделать, чтобы во дворце раз больше не воняло...
Наверное, Фара прибавил ещё какую-нибудь непристойность, потому что из кустов раздалось тихое хихикание, после чего заговорщики, которых Мардохей не успел даже как следует разглядеть, снова скрылись в темноте.
Мардохей сразу же забыл и про звезды, и про недавнее свое умиротворение, и теперь с нетерпением начал дожидаться рассвета, когда в воротах покажется фигура начальника стражи, Каркаса, который всегда в это время приходил с утренним обходом и следил, насколько...
3.
...прилежно выполнялась служба.
Обычно Мардохей всем кланялся, кто проходил мимо него, потому что такая у него была работа - не пускать во дворец чужих и приветствовать царских слуг и других придворных людей.
Он и теперь бы опустился на колени, но не успел - Аман наскочил на него неожиданно и стремительно, одним прыжком, словно прятался среди в засаде, как хищный зверь, и к тому же в руках его был красный, трясущийся кусок мяса.
Царский везирь зачем-то тыкал этим куском в лицо Мардохея, и тот колыхался, как живой, истекая кровью и жиром, и лицо Амана при этом было наполовину безумным. Почему-то Мардохею на ум сразу же пришли замученные, мертвые младенцы, которых как он слышал, приносили в жертву Молоху и другим не менее отвратительным богам некоторые из иноземцев. Откуда ему знать, каким черным идолам и козлам служил царский приспешник и везирь, Аман Вугеянин?