Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
– Виват, виват! – Выпили дружно, налегли на закуску.
Затем говорил Сипягин:
– Наступает новый век, век технических революций и социальных перемен. Предлагаю выпить за государя, который, уверен, осуществит те перемены, к которым его призывают лучшие люди России.
Со всех концов стола послышались крики:
– Ура! Да здравствуют демократические перемены!
Когда все выпили, поднялась Ольга Книппер, заверещала:
– Я, ваше высочество, в восторге от ваших последних стихов. Я в «Ниве» их видела и переписала себе. Позволите познакомить с ними присутствующих?
– Буду
Книппер прижала руки к груди и проникновенно прочитала действительно прекрасные строки:
Люблю, о, ночь, я погружаться взоромВ безоблачность небесной глубины.Какая чистота! Как с вышиныЛаскаешь ты лазоревым убором!Ты так светла, что меркнет лик луны,Пустыней горнею плывя дозором,И сонмы звезд бледнеющим узоромДвойной зари сияньем спалены.О, нежная. Прозрачно-голубая!Гляжу, с тебя очей не отрывая,Лицом к лицу пред тайною твоей.Дай от тебя, о, ночь, мне научитьсяСредь дольной тьмы душою становиться,Как ты сама, все чище и светлей!Гости в искреннем порыве захлопали в ладоши:
– Какие замечательные стихи.
Соколов согласился:
– Всяким бальмонтам и брюсовым далеко до К. Р.!
Великий князь был растроган.
– Я эти стихи написал в нынешнем июле, когда был в Новгороде, ушел один ночью гулять. Кругом меня все спало, и я загляделся в эту беспредельную глубину неба, и вдруг по его черному бархату прокатилась яркая огненная комета. С необыкновенной и прежде не испытанной силой я ощутил всю пугающую беспредельность космоса. Вернулся в дом, сел за стол и почти сразу, без помарок записал.
Соколов сказал:
– Пьем за великого князя и за великого поэта, дорогого К. Р.!
Дружно осушили бокалы. За столом сделалось уютно. Званый ужин пошел далее как по маслу.
Любовь и революция
Мудрость секретного сотрудника
На другой день Азеф отправился в Добрую Слободку, что между Чистыми прудами и Садовой-Черногрязской.
Супруги Аргуновы жили в большой, удобной квартире на третьем, последнем этаже старинного кирпичного дома с телефоном и водопроводом.
Жена Аргунова, Мария Евгеньевна, крупная женщина с обширным бюстом, чистым, белым лицом, – дама из тех, которых называют русскими красавицами. Она радушно улыбнулась:
– Какой приятный молодой человек! Я много слыхала о вас положительного! Как вас прикажете называть?
Азеф важно кивнул:
– Называйте меня просто – Иван Николаевич.
– За стол, за стол, – заворковала Мария Евгеньевна. – Грибки, селедочка с горячей картошкой, прошу!
Аргунов плотоядно потер ладоши:
– Мамочка, эта закуска провокационная, кхх-кхх!
Мария Евгеньевна подозрительно посмотрела на мужа:
– То есть?
– Провоцирует выпить! Под такую закуску по рюмочке чистой пропустить – эх, восторг чувств… Ну, мамочка, не жмоться, в честь гостя поставь графинчик.
– Вот, кувшин пива стоит!
– Пиво микробы не убивает, а размножает! Принеси графинчик, мамочка…
Азеф поддержал:
– Не повредит – по рюмке!
Мария Евгеньевна боялась за мужа – он не знал меры, и порой с ним случались казусы неприятного рода. Вздохнула, ушла на кухню, в потайном углу взяла бутылку перцовой, отбила сургуч с пробки и перелила в графин. Выпили по первой:
– За свободную Россию!
Обедали, играли в карты, привычно ругали правительство. Аргунов, запивая домашний окорок светлым пивом, говорил:
– Первоочередная задача – объединение всех кружков, разделяющих нашу социальную программу, кхх.
Азеф поинтересовался:
– А что, программа уже выработана?
Аргунов замялся:
– Как сказать? Так, некоторые наметки.
Азеф, ритмично рубя воздух вилкой, изрек:
– Программу надо разбить на три основных раздела. Первый – политическая и правовая области. Тут мы обязаны провозгласить полную свободу во всех областях человеческой деятельности: свободу передвижения, слова, бесцензурную печать, свободу стачек и забастовок, неприкосновенность личности и жилища.
Аргунов спросил:
– А как с избирательным правом?
Азеф глубокомысленно ответил:
– Нужно провозгласить всеобщее и равное избирательное право для всякого гражданина, не моложе двадцати лет, и закрытую подачу голосов. Каждая нация имеет право на самоопределение и пропорциональное представительство в парламенте. – Азеф почесал ноздрю. – Что еще? Ах, мы едва не забыли про государственную и финансовую политику.
– Тут необходимо ввести прогрессивный налог на доходы и наследство, – добавил Аргунов. – Богатых надо прижимать – всячески и везде. Богатые вредны уже тем, что вызывают раздражение окружающих. Не исключаю, что все богатства следует изъять в пользу бедных.
Азеф продолжил:
– Надо декларировать заботу о физическом и психическом здоровье трудящихся. Продолжительность рабочего дня, условия проживания, питание – все эти вопросы надо включить в программу нашей партии.
Аргунов восхищенно смотрел на Азефа:
– Какая же у вас замечательная голова! А мы с товарищами много спорили по поводу программы, но толку было мало. А вот вы – раз, и готово! Важнейший документ обрел зримые формы. Я сейчас же запишу ваши мысли, кхх.
Азеф самодовольно крякнул, подумал: «Какие же вы, революционеры, тупые, а беретесь судьбу империи изменить!»
Аргунов, забыв про перцовку, торопливо мелким, с большим наклоном вправо, но все же удобочитаемым почерком исписал страничку. Протянул ее Азефу:
– Иван Николаевич, сделайте милость, отредактируйте!
…В основу программы эсеров действительно был положен черновик Азефа. Так что на сохранившемся по сей день доме под номером три в бывшей Доброй Слободке, теперь это улица Машкова, вполне уместно повесить мемориальную доску: «Здесь была составлена партийная программа социал-революционеров, свергавших самодержавие, а власть отдавших большевикам…»