Эшби
Шрифт:
Я понемногу стал забывать ее, но лицо каждой случайно встреченной девушки напоминало ее лицо, такое нежное, каждый взгляд напоминал ее взгляд, такой страстный, каждый голос — ее голос, такой чистый и ласковый.
Яхта была достроена, в сентябре мы отплыли в Ирландию. Август я провел в Бретани, с мадмуазель Фулальба. Я люблю море, Бретань — ходишь почти голым, песок на ногах, на щеках, идешь, куда захочешь, возвращаешься в любое время.
Там, словно нарисованные, неся корабли и туманы, впадают в море реки
Я читал «Доминика» [3] , ощущая в себе прилив сил, вспоминая о школьном приятеле Фреди, о днях нашей юности, безвозвратно ушедших, но оставивших в памяти яркие воспоминания.
Я читал сцену последней встречи Доминика и Мадлен, пляж был пустынен, начинался прилив.
На краю утеса, возвышавшегося над моей головой, появилась светловолосая девушка в зеленом купальнике.
Пробежав по каменному уступу, она спрыгнула на песок.
3
Роман Эжена Фроментена (1862).
Заметив меня издалека, она застыла на фоне камней и прибоя, ее волосы, как языки пламени, развевались над ее головой.
— Вы купаетесь? — крикнула она мне.
Я был в купальнике, но вообще-то было прохладно.
— …мама запретила мне плавать одной!
И вот она, сжав колени, стоит рядом со мной, смахивая ладонью со лба прядь волос.
— Вы меня не помните?
Нет, я ее не помнил; должно быть, я вырос рядом с ней в этой стране каникул, ведь раньше мы приезжали сюда каждый год; но с тех пор, как я повзрослел, я больше не встречал ее.
Даже когда она назвала мне свое имя и указала дом, в котором живет, я не вспомнил ее.
— Но вы, по крайней мере, искупаетесь со мной?
— Хоть я и не смог вас вспомнить, я готов с вами искупаться; правда, вода мне все же кажется холодноватой.
— Больше всего я люблю купаться на закате, когда солнечные лучи скользят над волнами.
— Да, да, в это время кажется, что они исходят из морских глубин.
— Вы ведь поэт, я знаю, ведь правда, это красиво — подводное солнце вечера, — ну так вы идете?
Мы вошли в море, или, лучше сказать, мы спустились в море, как в долину; она нырнула первая, я оставался стоять по грудь в воде, скрестив руки.
— Вода — как бархат! Вперед! Смелее! У вас дурацкий вид! Теперь уж вам придется искупаться! — кричала она, размахивая руками.
Я пошел глубже в воду, вращая руками, как мельница; водоросли и тяжесть воды мешали мне, я решил нырнуть.
Я поплыл рядом с ней, она перевернулась на спину и, слегка шевеля руками и ногами, предалась созерцанию сумеречного неба.
Ее светлые волосы, как тонкие щупальца, развевались вокруг ее головы в слегка подсвеченной воде.
Она все больше походила на утопленницу.
— Вы уже были влюблены, — сказала она после долгого молчания, когда мы, выйдя из воды, легли на песок в сырых смятых купальниках.
Ее голос сделался вкрадчивым, мягким.
— Да нет, с чего вы взяли?
— Потому что… ну, не знаю, просто вы мне кажетесь таким умным, наверняка вы уже влюблялись, ну, скажите, а вас любили?
— Может быть, не знаю, и потом, мне это не интересно, оставляю этот вопрос на ваше рассмотрение, девушки лучше, чем парни, разбираются в таких делах.
— Вы не очень-то любезны, и все же спасибо за то, что искупались со мной, а как насчет завтра?..
— Не знаю, может быть…
— Вы мне кажетесь очень робким… я живу в «Бернардьере» с мамой… итак, до завтра, может быть, спокойной вам ночи, а что вы собираетесь делать сейчас?
Она говорила беспрерывно, мы обменялись рукопожатием перед оградой ее дома, ее мать в саду срезала цветы синеголовника.
Я встречался с Патрицией сначала по вечерам на пляже, потом в полдень, а потом и с утра.
Мы с ней долго гуляли вдоль берега или по полям, она рассказывала мне о своем детстве, о ссорах с матерью, с войны оставшейся вдовой.
Все девушки похожи, она влюбилась в меня до безумия, она желала меня; она захочет отдать мне свое прекрасное тело, я ее оттолкну, она меня забудет.
И все же она мне нравилась, я с радостью обнял бы ее, но боялся, что из этого поцелуя вырастет очередная иллюзия любви.
И все же однажды вечером вид ее покрытого каплями тела в опасной близости смутил меня более, чем обычно, я внезапно обнял ее и сжал ее ладонь.
И тут же ее веки захлопнулись, как у куклы.
Часто мы любим в любимом одну лишь любовь.
Вот уже месяц, как мы живем в замке Мазелибранд, расположенном в ущелье Рубион.
Вот уже месяц беспрерывно льет дождь, замок возвышается над рекой и черными скалами; внизу — небольшой пляж из грубого песка, заросший по краям тростником; папа целыми днями пишет роман о старом, когда-то нашумевшем, уголовном деле: два молодых парня пришили своего приятеля-еврея; я рисую и пишу «Дни Мазелибранда», девочки купаются, мама читает, сидя в шезлонге на лужайке. Аньес, наша бонна, слушает по радио Ива Монтана, Жак — «Кончерто» Бойэлдьо.
Я получил письмо от Нины:
«Я теперь рядом с вами, в Шомарже, там у нас домик. Если сможешь, приезжай, нет ли у тебя известий от Роже?»
Однажды утром я увидел их с Аурелианом, идущих по лужайке; от неожиданности я выронил кисть.
Мама поднялась и пошла к ним навстречу.
Желтые листья, налетевшие с окрестных лип, сплошным ковром укрыли лужайку, говорю это без всякого романтизма, просто начинается осень, конец каникулам.
Аурелиан, недавно вернувшийся из Греции, снова дома, вот он шагает под руку с Ниной, раб еще больше, чем прежде.