Еська
Шрифт:
Только раз встал Долмаша с постели, а елды-то и не видать почти – заместо её нос до полу свешивается. Ну радости! Тогда-то он и издал указ, чтобы колосьям боли не чинить. Но не это само главно.
Вот сидит Долмаша на троне, нос на подставочку особую уложен. И вдруг в мою сторону глазки скосил:
– Никак нянюшка моя любимая воротилася! Где ж ты доселе пропадала-то?
Счастливей того дня в жизни моей не бывало: пущай не признал он во мне мать родную, но хоть увидел, по щёчке себя гладить дал да в плечико
Злодейка весь-то день змеёю шипела. И едва удалился Долмаша в опочивальню, подскочила да как плюнет мне в глаза. Я только «ой» – и свет божий враз затмился. А она ишо слова заветные сказала, и перенеслася я на самый край царствия нашего. С тех пор и брожу так вот. Уж сколько раз пыталась я хоть ощупкой ко дворцу воротиться, да всё нечистый дух отводит.
Выслушал Еська рассказ и говорит:
– А ведь сын твой не того наказал.
– Как так?
Еська и признался, кто он есть. А после говорит:
– Смекаю я, что это Хранитель подстроил, чтоб от меня казнь отвесть. Но я того не желаю. Пойду-ка я к камню, попытаю, как спасти мово спасителя.
– Да ведь сгибнешь!
– Ан тама видать будет.
2
У одного Еська дорогу спросит, у другого. Так и дошёл до места.
И впрямь, камень стоит агромаднейший: сажени три в высоту да не мене дюжины – в обхвате. И ишо на пару сажён в землю ушёл тяжестью своей.
Молвит Еська:
– Ты, матушка-царица, моей силы не ведаешь. Правда, подустал я маленько. Вот разожгу обочь дороги костерок да прилягу подле, да на полденька сосну – такой мощи наберусь, что камешек этот мне на один палец будет.
Так и сделал.
Только уснул, является Хранитель:
– Нешто я тебя для того оберегал, чтоб ты ни за что ни про что сгинул?
– Зачем ни за что ни про что? Я спасителя свово спасти желаю. Небось, это ты его заместо меня подставил.
– Клянусь тебе, не я! Брось ты его. У тя своя планида, знаешь, каки бабёнки сладостны впереди ждут!
– Нет, мне сперва здесь надобно дело покончить. А и сгину, так не ты ль толковал, что погибель – она иной раз для души спасительной бывает.
– Так то – иной! А нынче вовсе не тот случай. Ведь ты ж упрямства одного ради на рожон лезешь.
Но Еська на своём твёрдо стоял. Тогда Хранитель по-иному заговорил:
– Хоть меня б пожалел. Старшой с меня голову сымет, коли я тебя не соблюду.
– А нешто над тобою старшой есть?
– Как не быть!
– А коли боишься его, то могу я тебе совет один дать.
– Вот ишо! Не хватало, чтоб человеки хранителям советовали.
– Ну, воля твоя. Тогда не мешай мне сил набираться.
– Ладно-ладно, что за совет такой?
– Ступай-ка, покедова я сплю, сыщи сына мово Панюшку. Вдвоём, небось, управимся.
С этим словом повернулся Еська и крепче прежнего заснул.
Спит-спит, вдруг чует: толкает кто-то. Открыл глаза – Панюшка!
– Здорово, сынок! Из далёких ли краёв прибыл?
– Да не из близких. Ехал я верхами, вдруг коня мово словно нечиста сила под уздцы ухватила и напрямки через буераки, овраги, буреломы – сюды привела.
– Ну, то не нечисть с тобой играла. Да неважно. У меня к тебе дело есть. Сумел бы ты удержать этот камень, коли б он на меня покатился?
– Наверно не скажу, только коли уж не я, то и никто в мире его не удержит.
– А раз так, то и начнём.
Встал Еська к камню лицом, Панюшка за спиной отцовой пристроился. Еська камень потянул, тот легко этак с места скатился, да далёко не уехал. Упёрся в него Панюшка, кричит:
– Вылазь, батюшка, скорее!
Да камень-то Еське ногу придавил, в саму землю стопу втиснул. Дёрг-дёрг, да не вытащишь.
Панюшка со всех сил упирается:
– Батюшка, я уж по лодыжки в землю ушёл!
Тянет Еська ногу, ан камень-то, колдовско зелье, не пущает.
– Батюшка, я по колени – в земле!
Вдруг чует Еська – кто-то его шшупает. То царица слепенькая на голос подошла. И книзу руками спущается. До земли дошла, стала разгребать.
Панюшка уж по пояс в землю ушёл, тут она последню щепоть выгребла и Еську ослобонила. И камень, словно того ждал, вмиг успокоился и на месте застыл.
А тут новая беда – Панюшка из земли выбраться не может, так по пояс и застрял. Стали Еська с царицею его тянуть, тоже сил не хватает.
Вдруг слышат:
– Позвольте, тётенька, я заместо вас возьмусь.
А это с-под камня Еськин спаситель вылез.
Дёрнули с Еськой вдвоём – вынули Панюшку. Еська к незнакомцу оборотился:
– Поклон тебе, спаситель мой!
– Да нет же, это вы меня спасли.
– Теперя-то мы. А допрежь того не ты ль меня заслонил, Еськой назвавшись?
– Да нешто мне иначе называться, коли я Еська и есть?
Слово за слово, тут и выяснилось, кто таков этот парень. А был он не кто иной, как Мартемьяна с Сирюхою сынок. Выходит, его в честь отцова братца назвали. А имя-то, вишь, как сказалось: подрос он, да и потянуло его по свету пройтись, мир поглядеть, да и себя непоказанным не оставить.
Стал Еська-старшой Еську-меньшого про дом расспрашивать. Тот отвечал, что родители живыздоровы, а прощаясь, наказывали: коли пошлёт Господь с дядюшкою встретиться, в пояс ему кланяться и на словах добавить, что они его не забывают, а напротив того – что ни день вспоминают и завсегда рады будут, коли он домой воротится.
Тут царица расплакалась:
– Как вы счастливы, кто-то вас вспоминает! А мне такой сладости вовек не узнать.
– Ну уж нет! – в один голос все трое сказали. И положили идтить до царёва дворца.