Эскадрилья наносит удар
Шрифт:
Вот так и стал пес четвертым членом экипажа.
Не успевал Травкин открыть входную дверь вертолета, как Джафар первым врывался в пилотскую кабину, занимая свое законное место между приборными досками. В полете он, не отрываясь, как в телевизор, всматривался через нижний блистер в проплывающий внизу ландшафт, с его реками, лесами, деревнями, в которых смешно суетились куры и скакали на привязи, исходя бешеным лаем, эти жалкие домашние псы. Усмехаясь, он еще больше приосанивался, и весь вид его при этом говорил о достигнутом превосходстве. Вот полета в облаках Джафар не любил. Когда за кабиной начинали проплывать эти странные белые ватные кучи, то сразу начинало пахнуть холодом и сыростью.
И хотя Травкин что-то такое делал и становилось теплее, все равно пес перелезал к нему под откидное сиденье и, свернувшись клубком, норовил прижаться
Заприметил, раз тот сворачивает карты и убирает их в портфель, значит, скоро посадка. После посадки ведь столько дел надо успеть сделать. Во-первых, как только Травкин откроет дверь кабины экипажа, нужно быстро выбраться из-под его сидушки и выскочить в грузовую кабину, иначе обязательно кто-нибудь из своих же лапу отдавит. Как же, знаем. Во-вторых, как только распахнется входная дверь, необходимо немедленно облаять подходящих к вертолету. Всех подряд. И погромче. Чтобы не напирали, значит, не трамвай, порядок нужон. В-третьих, когда толпа всяких тамот вертолета отхлынет благодаря его доблестному лаю,надо успеть первымпомочиться под левое колесо, задрав лапу. Как это у нихполучается при этом процессе обойтись без лапозадирания?
Ну и потом все обнюхать, все разведать, если аэродром или площадка незнакома, определить возможные опасности для экипажа и машины и зорко, стойко, чутко охранять эти две святыни до последней капли. Чего? Супа или крови? А, неважно. Важно не пропустить врага. А тут еще эти громаднющие бочки на колесах, остро пахнущие керосином, каждый раз вплотную жмутся к самому вертолету, норовя наехать на него. Ну как тут удержаться, чтобы не выразить своего негодования по этому поводу и незаметно для Травкина куснуть за колесо чудище поганое?
Почему это, интересно, Травкин так ругается, если заметит? Они что, родственники? Ну да, может быть, вон у Травкина впереди небольшой бочонок растет. Перед посадкой в вертолет тех, остальных людей, которых надо было перевозить в грузовой кабине, опять же, нужно же, ну как они не понимают, да для порядка же, незаметно и деликатно обнюхать всех. Не затаил ли кто какую-нибудь опасность для вверенного под охрану хозяйства.
Нет ли злого умысла вон у того толстого дядьки в камуфляже, пропахшего рыбой и пивом? А ну-ка, попробуем его проверить.
Джафар, незаметно подкравшись под ноги объекту, неожиданно громко и коротко взлаял. Как очередью из «калаша» дал. Толстяк тонко взвизгнул, неправдоподобно резво для своей комплекции подпрыгнул вверх и длинно, надсадно заматерился. Штанины его новой камуфляги почему-то потемнели местами. Не прекращая ругаться, амбал побрел от вертолета прочь, ну а «кобелетчик» с видом победителя проследовал под одобрительные улыбки пилотов на свое рабочее место в кабине.
Экипаж Вени Соколова стал приобретать благодаря псу все большую популярность. Официантки в столовке загодя припасали и просили передать гостинцы для ставшего довольно известным члена их экипажа. Начальство, видя удачно выполненные сложные полетные задания, прознав про четвертого, стало думать, что пес приносит удачу экипажу Вени. А на войне от этой госпожи ой как много зависит… Стали поручать Соколову все более сложные и опасные, прямо скажем, задачи. И экипаж никогда не подводил.
Раз как-то летели они из Ханкалы, только что занятой нашими войсками, в Моздок. Везли полный вертолет беженцев. В основном дети, женщины, старики. Летели на ПМВ, то есть на предельно малой высоте. Всего-то метров десять над землей. На скорости больше двухсот километров в час на этой высоте все мелькает так быстро за бортом, что не успеваешь вглядываться в мелькающие за блистерами ориентиры. Авиапес сидел на своем обычном месте между пилотами и пристально вглядывался в окружающее пространство. Вдруг, мгновенно напрягшись, он вперился глазами в какую-то точку впереди-слева и, не отрываясь от нее, громко тявкнул. Венька кинул взгляд в этом направлении и на мгновение обмер. Из-под косогора двое духов разворачивали в их сторону здоровенный пулемет. Все это длилось не более двух-трех секунд, но не зря говорят о теории относительности, эти мгновения показались командиру вечностью.
Стряхнув с себя оцепенение, Веня заложил машину в разворот с таким креном,
Когда прилетели — зарулили — выключили — разгрузились, Веня задумчиво посмотрел на собаку и, пожимая лапу, произнес:
«Спасибо тебе. Ты — молодец».
Пес лизнул протянутую руку и, вздохнув, положил свою голову на колени командиру, устало прикрыв глаза…
Однажды поручили экипажу выполнить ответственное задание.
В штаб группировки заявился ответственный военный чин из Москвы. Бо-о-о-ольшой начальник. Наверное, ему необходимо было отметиться в районе ведения боев для дальнейшего продвижения по службе или получения очередного ордена. Он достал уже всех и вся своими проверками, разносами, совещаниями, отвлекая боевых офицеров от их насущных, не терпящих отлагательств дел. Казалось, этому кошмару не будет конца. Но… Бог милостив. Как-то прекрасным утром в штабе раздался звонок из Москвы. Большому начальнику после звонка срочно потребовалось вылетать обратно. Тихий вздох облегчения раздался в среде офицеров. Вывезти начальника на большой аэродром в Моздок, где его уже ждал самолет, поручили Соколову. Как положено, задолго до назначенного времени, экипаж выстроился у подготовленного к вылету вертолета в ожидании главного пассажира со свитой. Джафара, во избежание ненужных словопотоков, до поры до времени спрятали в контейнере. Тот сидел смирно и помалкивал, ощущая своей шкурой пафос момента. Наконец машина с начальником подъехала к стоянке. Тот грузно вывалился из нее и, видимо, не растратив часть своей ругательной энергии, решил использовать ее по назначению перед вылетом, чтобы подольше запомниться подчиненным. Обозрев объекты военной инфраструктуры вокруг себя, начальник наметанным глазом обнаружил массу недостатков в их содержании. Не заботясь о времени, своем и других, бугор принялся подробно и развернуто распекать, перекрывая аэродромный гул, окружающих. Разнос длился долго. Уже начали скучнеть лицом подчиненные, как зрители театра во время второго акта дурного спектакля. Позади стоящие принялись украдкой позевывать. Экипаж, переминаясь с ноги на ногу, продолжал «держать стойку». А куда денешься! В это время начальник, не переставая извергать потоки ругательств, начал смещаться в сторону вертолета и приближаться к левому колесу (!).
Джафар, который к этому моменту давно уже смылся из контейнера и пребывал в смятенных чувствах по случаю непрекращающегося ора, вдруг заволновался еще пуще. Подход к левому колесу для него означал совершенно определенные действия. Сработал рефлекс, и пес, судорожно протиснувшись сквозь частокол ног к заветному колесу, задрал лапу и, прежде чем кто-либо успел что-то сообразить, выпустил длинную, долгую струю на штанину бугра, заслонившую вожделенный объект. И мгновенно разгладились лица шпыняемых офицеров, их порка стала приобретать комический оттенок, перестала быть тягостной и занудной. Правда, им стоило больших трудов удерживать рвавшиеся наружу смешки, но усилия были приложены, ибо понятны были последствия в случае несдержанности. Бугор, не заметив проказы пса, уловил тем не менее перемену в настроении окружающих, свернув словопоток ранее намеченного времени, буркнул что-то еще напоследок и полез в вертолет под облегченные вздохи окружающих. Завращались винты, и под звонкий лай псины, оставшейся на этот раз на земле, вертушка, томно переваливаясь с боку на бок, порулила на взлет…
Прошло несколько дней, а машина Вени Соколова все не появлялась на стоянке. Его перенацеливали с одного задания на другое, не давая возможности залететь на основную базу хоть на минуточку.
Джафар весь извелся. Понуро бродил он по стоянке, шарахаясь от подстерегавших его топливозаправщиков, запомнивших его укусы, солдат с противным запахом и незнакомых офицеров. За несколько дней он снова отощал, посмурнел лицом, и шерсть на его боках опять свалялась. Глядя на него, аэродромный люд поневоле задумывался, как быстро превращается в бомжа человек, а что уж говорить о собаке…