Эскимо с Хоккайдо
Шрифт:
А значит, в руках у меня — новый сюжет.
А значит, я ночью не усну.
Я сдался и включил свет. Взял свой раритетный журнал о гитарах и попытался прочесть интервью Ёси. Интервьюер начал с легкого вопроса об аналоговых и цифровых эффектах, однако Ёси в ответ разразился бесконечной неудобоваримой тирадой насчет технологии и музыки будущего.
Три страницы подряд он с фанатизмом наркомана приводил вычисления, согласно которым все мыслимые комбинации нот и аккордов скоро исчерпаются, и тогда в музыке начнется стагнация, все искусство погрузится в мрачную эпоху явного каннибализма и скрытой регургитации. По мнению Ёси, эта эра уже началась.
Ничего себе философия из уст парня, чьим величайшим хитом был и остается «Счастливый уикэнд любви»! Когда читаешь такое, на ум приходят слова другого великого музыкального провидца: заткнись и лабай на гитаре! 60
Я перелистнул страницу наугад и с четверть часа пытался разобраться в инструкции, набитой техническим жаргоном. Национальная японская любовь к приборам и примочкам в сочетании со свойственным гитаристам технофетишизмом чрезвычайно запутывала обзоры новой аппаратуры. В конце концов я сумел отличить робо-вибрафон от электронного смычка, но даже в страшном сне не сумел бы себе представить, какой звук издает фазовращатель, проходя через параметрический эквалайзер с отключаемой средней частотой и двухканальным избирательным 10-децибельным фильтром.
60
«Заткнись и лабай на гитаре» («Shut Up 'N Play Yer Guitar», 1981) — название песни и альбома американского рок-музыканта авангардиста Фрэнка Заппы (1940–1993).
С тяжким вздохом я уронил журнал на пол. Какое-то время поглазел в потолок, еще немного подумал об Ольге, потом — о Саре, там, в Кливленде. Взгляд скользнул к зеркалу на противоположной стене. С кровати я не мог поймать свое отражение. В зеркале притихшая комната казалась пустой.
7
Рано поутру я проснулся, с наслаждением принял душ и уселся в кресло составлять план на день. Начать я решил с Гиндзы, наведаться там в офис корпорации «Сэппуку». Дальше я не загадывал. Как говорит учитель дзэн Догэн: «Копай пруд, не дожидаясь полной луны. Закончишь пруд — луна сама выйдет». Вот и я вышел из отеля и зашагал на вокзал, не дожидаясь луны.
Погода неустойчивая. Бестолковый ветерок то раскачает верхушки деревьев, то стихнет. Только начнешь подмерзать, глянь, а ветра уже нет — а потом снова дует, но теперь из-за другого угла.
Я и квартала пройти не успел, как возле меня притормозило такси цвета лайма и мандарина. Распахнулась задняя дверь.
— Господин Чака?
Девушка в длинном сером пальто сидела на заднем сиденье, благопристойно сложив на коленях кукольные ручки. Темные глаза на миг сверкнули с круглого лица, но она тут же потупила взор. Губы раздвинулись, и она заговорила:
— Простите, если вас не очень затруднит, не могли бы вы уделить мне немного времени.
Ветер уносил слова прочь. На меня она больше не глядела.
— Мы знакомы? — уточнил я.
— Нет, не знакомы. Думаю, будет проще, если мы… Садитесь, пожалуйста. Мне очень неудобно беспокоить вас, но нам надо поговорить.
Ветер растрепал ее волосы, они
Мне припомнился рассказ из старинной «Гэккан содай» о знаменитом мастере кэндзюцу. Наставник гулял в саду с учениками, и один из учеников размечтался, как врасплох нападет на учителя. Внезапно учитель резко выпрямился, оглядел учеников, поднялся и проверил, нет ли кого за кустами, а потом озабоченно удалился к себе. Позднее этот ученик спросил, что смутило учителя, и учитель сказал: он почувствовал, что кто-то собрался подстеречь его в саду. Ученик в изумлении признался: мол, он и есть тайный злоумышленник. Учитель рассмеялся и успокоился.
Что-то в этом роде я почувствовал, стоя на тротуаре, но распознать смутную угрозу не смог. Да и рассказ, вполне вероятно, — апокриф, и к тому же я — не мастер кэндзюцу. Разумеется, меня предупреждали не садиться в машину к незнакомцам, однако утренняя давка в токийском метро гораздо опаснее для жизни. «Сэппуку» подождет, решил я и сел в такси.
Милю за милей мы ехали молча. Девушка не давала при мне указаний водителю, но он, похоже, и так знал, куда ехать. Я пока что исподтишка поглядывал на свою спутницу, а она смотрела в окно так сосредоточенно, словно вела учет: сколько менеджеров, пробегавших мимо нас по тротуару, несут кейс в левой руке, а сколько — в правой.
Роскошной эту девушку не назовешь, но она была вполне привлекательна. Мягкие черты лица, фигура слегка расплылась. Должно быть, два-три раза в неделю по двадцать минут бегает трусцой и вознаграждает себя за подвиг мороженым и шоколадкой. Верит в наследственность и любит порассуждать о своем метаболизме. Наверное, получила приличное образование, и работа у нее приличная, и сама она — вполне приличная девушка. Очень даже приличная. С какой стати ей вздумалось прокатиться на такси с иностранным журналистом?
— Вы, кажется, хотели поговорить? — напомнил я.
Она поспешно оглянулась, одарила меня взглядом больших темных глаз, потом предостерегающе глянула на водителя, подняла руку в перчатке и поднесла указательный палец к губам.
Я пытался угадать, кем она работает, из какой семьи, кто такая. Не из моих поклонниц — слишком стара, но слишком молода, чтобы обращаться ко мне за советом, как быть с дочерью-подростком, которая наголо обрила голову и отзывается исключительно на прозвище «Рок-Конфетка». Стандартный наряд и прическа — одна из вездесущих токийских ОЛ, замученных Офисных Леди, исполняющих тяжкие секретарские обязанности в больших корпорациях и правительственных учреждениях. Вместе с тем, на ее лицо не легла печать вечной усталости, которая так характерна для ОЛ. Девушке под тридцать или чуть за тридцать. В целом она выглядела слишком нормально — удосужься я подумать, я бы понял, что это вовсе не нормально.
Наконец такси остановилось. Как только автоматические двери отворились, девушка выскользнула наружу, даже не поблагодарив шофера. Я потянулся за бумажником.
— Дама уже заплатила, — отмахнулся водитель. Пожав плечами, я убрал бумажник.
С минуту мы постояли у входа в какой-то парк, огляделись по сторонам. Мне показалось, что я тут раньше бывал, но я бы не стал утверждать наверняка. Токио меняется с ошеломительной скоростью — приезжаешь через год, а все уже по-другому. Моя спутница повернулась и пошла по усыпанной гравием дорожке, и я последовал за ней.