Шрифт:
Роман с любовью
«Лето»
Ошибаюсь ли я, считая, что все мое существенное в моем знании?
Пожар
– Тебе было хорошо?
– Да… А тебе?
– Пожалуй.
– И все же что-то не так?
– Ну почему же?
– Я чувствую… почти всегда чувствую, что тебе что-то не так. Вот только не знаю что. Хочу помочь тебе и не получается.
– Не думай. Все хорошо. Правда.
– Правда.
– А
– Наверное… но это было совсем другое. И в другое время. И о другом.
– Расскажи.
– Давая я лучше расскажу тебе сказку.
– Нет сказку не надо. Они всегда плохо заканчиваются.
– Разве?
– Да-да. Это только кажется, что у сказок всегда хорошее окончание. Просто никто не хочет подумать, что будет потом.
– А что будет потом?
– А потом всегда бывает хуже чем было.
– Ну я расскажу тебе сказку «без потом».
– Как это?
– Вот так бывает. Редко, но бывает.
…
В жизни каждого бывают особые дни. Это дни печали или радости, дни событий, происшествий, дни ожидаемые и как бы случайные. Почти все они запоминаются чем-то необычным, выбивающим нас из привычного течения, пусть и повседневно-бурного, существования. И все же среди этих дней есть один, который как бы повторяется каждый год, и потому в нем вроде бы нет ничего исключительного. Но в нем есть одно – он только твой день. И ничей, кроме тебя.
Такой день был и у маленького мальчика. Он жил в лесу, в крошечном домике. И все у него было хорошо. Казалось бы, что особенного. Ничего. Ведь так у всех. Он жил и был уверен в этом. Может быть особенным в этом мальчике было только его странное и неизбывное желание зацепиться за каждый день, сохранить его таким, каким он был и оставить рядом с собой все самое светлое и радостное, теплое, солнечное, пронизанное лучами света ощущение того, что так будет всегда.
Но, однажды, мама мальчика совершила страшную «ошибку». Она повела его покупать ботинки. И тогда среди множества ног, спин, находясь где-то там внизу и крепко держась за руку, он совершенно неожиданного для себя увидел то, что сразу стало его мечтой – огромную, чуть не во весь его рост, красную машину. Это была пожарная машина.
Нет. Он не хотел стать пожарным. Но тогда, в старых замоскворецких переулках, в районе Пятницкой, где и обычные машины были редкостью, он однажды увидел красного гиганта, который под рев сирены рвался куда-то. Зрелище было волшебное, жуткое и прекрасное. Что-то сказочное и нереальное было в этой машине. И вот тут почти та же машина, машина, которая может стать твоей. Навсегда. И только твоей. Но… Почему-то ботинки были нужнее, и они сразу стали самыми нелюбимыми ботинками в его жизни. Зато осталась мечта. Как тогда казалось мечта всей жизни.
Впрочем, зачем четырехлетнему мальчику нужны родители? Ну, конечно! Для исполнения мечты. Он ждал и надеялся. Наступит тот день, когда мечта сбудется. Но дни шли за днями и ничего не происходило.
Летом его увезли на дачу, где он жил в своей комнате, с окном выходившем на юг и потому первые лучи солнца врывались в комнату и светлым пятном освещали квадрат пола. И еще. Окно было так низко расположено, что даже он мог открыв, его перешагнуть прямо в сад. И точно так же возвращаться назад. Это было по-настоящему здорово, таинственно и свободно. Можно было уходить и приходить, когда захочешь, минуя спальню родителей и комнату бабушки, которая, как казалось, никогда не ложилась спать. Вечером она укладывала его спать, а утром будила к готовому завтраку.
И вот однажды мальчик просыпается, открывает глаза и видит на стуле, прямо перед его ним, еле-еле умещаясь, стоит огромная Пожарная Красная Машина, машина, которой нет равных, одна единственная и неповторимая. Он вскакивает на еще холодный пол и бежит сначала по этому теплому квадрату пола, а затем снова по холодным доскам в мамину спальню, где родители сидят и неизвестно уже сколько ждут своего мальчика.
…
А потом было продолжение … Старый яблоневый сад, в эти дни он был весь цветущий, совершенно удивительный и ароматный, зеленая-презеленая трава, сплошь покрытая солнечными одуванчиками, большой стол, покрытый белоснежной скатертью расшитой бабушкой, конечно же, ее пироги, и сладкие, и с мясом, и с капустой, чай и газированная вода, которая в те годы, да еще в деревне была крайней редкостью. Приглашался соседский мальчик, одногодка, и все сидели за столом, и почему-то всем было хорошо и казалось, что так будет всегда.
…
– Ты там был?
– Был мед и газировку пил. Вот только усов и бороды не было.
– А зачем ты мне это рассказал?
– Совсем недавно я был уверен, что все в прошлом. А сейчас я хочу верить в то, что все еще будет. И все еще возможно. Хочется жить не спрашивая – За что мне это? но пытаться понять – Зачем мне это?
«Зима»
Мы успокаиваемся только познав истину. Вне зависимости от того истина она или нет.
Чужие
– Что случилось?
– Ты не замечаешь?
– Нет. Кажется, все нормально.
– Но ведь они – чужие. … да. Чужие.
– Ты преувеличиваешь.
– Но они же ясно сказали: «мы так жить не хотим.»
– Ну надо было спросить: «а как так?»
– Ответ был прост: «мы не хотим жить так, как вы жили, как живете и как будете жить дальше».
– А чего же они хотят?
– Не знаю. И не понимаю.
Это произошло вдруг. Неожиданно и беспричинно. Оказалось, что рядом живут молодые, милые и симпатичные люди, о которых почти ничего не известно. Причем никаких особых отличий в общем-то и нет. Ну да. Они одеваются по-иному, ведут себя иногда не так как принято, своеобразно реагируют на что-то. Но при всем при этом они были, в чем-то неуловимом, другими.
В чем? Трудно сказать. Старшие, со всеми их повседневными загрузками важными, кажущимися необходимыми, срочными делами, лишь иногда снисходили до попыток поговорить и договориться. Они именно так это называли и понимали – договориться, искренне считая, что их собственные старшие, в их время, точно также просто с ними договорились и сняли все проблемы, которые привычно называли проблемами отцов и детей. Вот только сейчас что-то было не так. Порой, но все чаще, возникало ощущение-тревога – а можно ли договориться? И договориться, о чем?