Эскорт для чудовища
Шрифт:
— Хватит. — холодно произносит Смоленский. Он собирается вернуться на свое место, но я из чувства мести подставляю подножку. Только этого гад перешагивает через выставленную ногу. — Ты издеваешься надо мной? Заканчивай с этим.
— Я не хочу выслушивать аргументы в защиту Дарины. Пропусти. — выпаливаю я, вскакивая с дивана, но Смоленский легонько толкает меня обратно. — Ты!
Я снова вскакиваю, оказавшись с ним лицом к лицу и схватив за футболку, чтобы меня снова не отправили назад, и царапнув ногтями ему по груди. Мы сверлим друг друга взглядами. Я —
— Ты успокоилась? — интересуется он. — Я проверю Дарину. Надо было дослушать, что я скажу, прежде чем валить.
— Надо было это первым предложением говорить, тогда бы я успокоилась. А так ты мне уже испортил настроение.
— Да? — темная бровь изгибается, и Смоленский чуть наклоняет голову. — Ты мне тоже. Ты поехала в кафе с человеком, с которым не стоило даже разговаривать.
Я это и сама знаю, но, все же, у меня вырывается вопрос с легким оттенком сарказма:
— Почему это?
Кирилл не сразу отвечает. Некоторое время просто разглядывает мое лицо.
— Он мог тебе что-нибудь сделать. — произносит, наконец, он.
— Мог, конечно, поэтому я и поставила условие, что мы поедем на моей машине. Перед этим я сфотографировала его документы, отправила подруге и попросила ее перезвонить через час. — я пожимаю плечом, умолчав, что документы были фальшивые. Все кончилось хорошо, к чему расписываться в этом маленьком промахе? — По-моему, ты немножко забываешь, с кем разговариваешь. Я сталкивалась с людьми и похуже. Я не нежная, глупенькая фиалка, неспособная за себя постоять Смоленский.
— Ты плохо знаешь этих людей, Саша. — изогнув иронично бровь, усмехается он. — Может быть, ты и встречала подобных, но в других ситуациях. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. Оставь эти проблемы мне, и в следующий раз просто сразу позвони, если встретишь подозрительного человека.
После этих слов, я чувствую себя так, словно меня щелкнули по носу. Растерянной, ошарашенной. Как давно мне говорили подобные слова? «Оставь эти проблемы мне». Никогда?
— Я в силах сама позаботиться о себе, Кирилл. — упрямо произношу я.
— Нет. Не в этом случае. С этими людьми не стоит испытывать судьбу.
Я замолкаю, опустив взгляд.
Лучший способ меня обезоружить — это показать заботу? Похоже на то. От злости на него не остается и следа. Даже в душе начинает теплиться приятное чувство после его слов и стыд за то, что я ему наговорила.
Смоленский наклоняется ко мне, и я растерянно моргаю, потому что это происходит неожиданно.
В повисшей, почти звенящей тишине слышу громкий удар собственного сердца, когда он делает шаг ко мне — я все еще держу его за футболку и последняя преграда, моя рука, оказывается зажатой между нашими телами.
Я ощущаю выдох на своей щеке, который оставляет теплые мурашки на коже. И потом — прикосновение губ к моим. Поцелуй. За секунду превратившийся из аккуратного в чувственный и глубокий, заставивший внутри взорваться
И если в первый раз я дала ему пощечину, потому что была в шоке, то сейчас не стала сопротивляться. В конце концов, в глубине души мне было очень интересно, насколько может быть хорош или плох поцелуй с ним, и как Смоленский будет себя вести после.
Я жду какого-то подвоха от Смоленского, всего, что угодно: вульгарного шлепка по заднице, или того, что он решит — раз я отвечаю на поцелуй, то и на остальное я согласна, и примется меня раздевать. От этого внутренне я словно натянутая струна.
Но он не переходит черту, все его прикосновения остаются такими же, как и сам поцелуй. Аккуратными, балансирующими на грани приличия. Прикосновение к волосам, заправленная за ухо прядь, пальцы, которые проводят по позвоночнику невидимую полосу…
И моя ладонь, сжимающая его футболку, расслабляется и ложится на грудь, ловя каждый сильный удар сердца. Я чувствую под плотной тканью мышцы груди и едва сдерживаюсь, чтобы не нырнуть рукой ему под одежду, чтобы почувствовать гладкость и жар кожи.
Ну почему он такой? Почему такие невинные прикосновения, которыми мы обмениваемся, кажутся мне более волнующими и чувственными, чем все, что было в моих отношениях до этого?
Если бы он повел себя, как другие, было бы проще. Проще отстранить его, извиниться, сказать, что это все большая ошибка и нам точно не стоит сближаться. Но Смоленский только распаляет интерес. И ладно бы он был низменный, когда тебя привлекает только внешность человека — проще было бы сказать «в море еще много подобной рыбы…» и откинуть все мысли. Но нет. Тут все намного глубже… к сожалению.
В заднем кармане неожиданно вибрирует телефон, отчего я вздрагиваю. В тишине этот звук слишком раздражающий и громкий, чтобы забить на него и не обращать внимание. Поэтому я с некоторым сожалением прерываю поцелуй, чувствуя, как кружится после него голова и бросаю взгляд на Смоленского, пока копаюсь в заднем кармане непослушной рукой.
На языке остается его вкус, смешанный со вкусом хорошего кофе и я неосознанно облизываю губы. Взгляд Смоленского лишь на секунду опускается вниз, но потом он снова пристально смотрит мне в глаза, будто пытаясь считать мои эмоции.
Я,наконец, достаю телефон и смотрю на экран. Катя. Ну чего ей надо? Я сбрасываю вызов, но она снова звонит едва ли не через секунду. Мои пальцы не слушаются, когда я пытаюсь ткнуть в зеленую трубку.
— Да что случилось? — я не выдерживаю, приняв вызов и прошипев это в трубку. Катя тихонько откашливается.
— С тобой точно все окей? Ты просто так быстро завершила разговор, не став мне ничего говорить, что я распереживалась. Я тебе написала в мессенджере, но ты там не в сети с вечера. — объясняет сбивчиво и быстро она, а я зажмуриваюсь. Так, она моя хорошая знакомая. Переживает. Она большая молодец. Нельзя на нее злиться из-за того, что мне не удалось изучить рот и язык Смоленского получше.