Эскорт для предателя
Шрифт:
Аль-Маджнун был шиитом родом из Ливана. Он появился в Тегеране в середине восьмидесятых. Те немногие, кто утверждал, что знает о нем хоть что-то, рассказывали, что он причастен к похищению и допросам с пристрастием главы резидентуры ЦРУ в Бейруте в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Иран предоставил ему убежище, чтобы переждать, пока все успокоится. В Тегеране Аль-Маджнун получил постоянное тайное место жительства под эгидой разведслужбы Корпуса стражей исламской революции. Безумец мог действовать вне бюрократических систем «стражей революции» и Министерства разведки, как одинокий
Поэтому люди из официальных структур боялись Безумца. Было понятно, что у него очень высокие покровители. Некоторые шептались насчет того, что Безумец докладывает о своих делах непосредственно Вождю и является его советником по делам разведки. Ходили слухи о том, что эти люди не раз встречались, возлежа на диванах во дворце Вождя и читая друг другу старинные арабские и персидские стихи. Впрочем, никто не знал этого в точности. В этом-то и была основная проблема. И теперь, когда ближе к вечеру Аль-Маджнун постучался в дверь кабинета Мехди, следователь заподозрил, что он сделал что-то очень неправильное.
— Аллах ятик аль-афия, — сказал Безумец на ливанском диалекте.
Он вполне хорошо выучил фарси, но часто сбивался на родной язык.
С точки зрения внешности ливанец выглядел не слишком впечатляюще. Он был худощав, немного сутулился и шаркал при ходьбе, как человек старшего, чем он, возраста. Обычно он даже в помещении носил темные очки, отчасти чтобы замаскировать свою внешность, отчасти — чтобы скрыть шрамы от пластических операций. Именно благодаря пластической хирургии Аль-Маджнун стал человеком с внешностью, которую было столь трудно запомнить. Говорят, ему сделали минимум две операции, чтобы изменить после его бегства из Бейрута лицо. Из-за этого оно будто состояло из двух частей. Выше рта это было почти европейское лицо, с мягкой линией глаз, округлым носом и выдающимися скулами, но рот и подбородок имели жесткие черты уроженца Востока. Лицо, на котором сочеталось несочетаемое, было обезображено несколькими шрамами от операций и больше походило на маску, чем на лицо реального человека.
Мехди пожелал пришедшему доброго здоровья и предложил присесть. Спросил, что заставило столь почтенного гостя посетить их захолустный форпост сил разведки.
— У меня новое задание, — сказал Аль-Маджнун, снимая очки.
Хирург небрежно поработал над его лицом, оставив шрамы на месте грубых швов, далеких от косметических.
— Что за задание, генерал? Уверен, что смогу помочь вам.
Следователь не знал, как следует обращаться к этому человеку, и решил использовать высшее воинское звание.
— Меня попросили разобраться с возможным проникновением в программу, — ответил Аль-Маджнун.
Не было необходимости уточнять, что имеется в виду ядерная программа.
— Зачем, генерал? Разве есть причины для беспокойства?
Аль-Маджнун прикусил нижнюю губу, такую же туго натянутую, как все остальное его лицо. Невозможно понять, стали ли эти губы тонкими и жесткими от ветра и солнца, или над ними тоже потрудился скальпель хирурга. Голос его был высоким и пронзительным, исходящим из горла, а не из груди.
— Информация — как пыль на ветру, брат инспектор. Мы не знаем, куда он дует. Скорее это некое ощущение. Иногда мы понимаем, что дверь открылась, хотя не видим этого, но замечаем дуновение ветерка, видим слабое колыхание занавески, слышим, как вдруг скрипнула половица. Мы чувствуем прежде, чем узнаем. Впрочем, возможно, это одно и то же.
— Но где же утечка?
Следователь принялся нервно теребить бородку большим и указательным пальцами. Он боялся, что его в чем-нибудь обвинят.
Аль-Маджнун рассмеялся. Это больше походило на густой кашель с мокротой.
— Не утечка, друг мой. Скорее отверстие, через которое она может произойти.
Исфахани кивнул, но не понял ровным счетом ничего. Он хотел продемонстрировать, что хорошо делает свое дело, чтобы позднее его не обвинили в каком-нибудь просчете.
— Мы всегда храним бдительность, генерал. Сегодня тут был мальчишка из исследовательского центра в Джамаране. У него очень важная работа. Я прогнал его от и до. И мы каждый день делаем это, господин. Каждый день, уверяю вас. Такой собранный и серьезный парень попался, знаете ли. Был на учебе в Германии.
— Да, знаю, — сказал Аль-Маджнун, кивая.
Мехди продолжил свой рассказ, надеясь, что Аль-Маджнун похвалит его за работу.
— Этот мальчишка отвечал правильно. Не лгал. Думаю, это лучшая проверка. Одна ложь тянет за собой множество других. Но этот говорил правду.
— Да, знаю, — повторил ливанец. На этот раз Мехди осознал, что речь идет именно о молодом физике, которого привозили сегодня. — Я хочу убедиться в том, что работа по делу этого мальчика ведется… аккуратно.
— Я держу его на контроле, генерал. Я жду, когда он солжет. Но я открываю и другие дела, одно за другим. Ведь такова наша работа. Следует подозревать всех. Мы должны быть внимательны и ждать, когда дело исчерпает само себя, иначе мы останемся ни с чем. Это правильно?
Аль-Маджнун не ответил на вопрос Мехди Исфахани. Он водрузил солнечные очки на свой рукотворный нос, встал со стула и вышел.
Глава 7
Вашингтон
В начале августа Гарри Паппасу позвонил начальник отдела информационных операций. Он руководил работой с открытым веб-сайтом Управления и был в числе допущенных к информации о докторе Али. Паппас был с женой и дочерью в Бетани-Бич. Он взял отпуск на пару дней, чтобы забыть обо всей бестолковой суете, окружающей его на работе. Вечером, гуляя по пляжу, он слышал в звуке прибоя голос сына. Словно воображаемый шум, который доносится из приложенной к уху раковины. Впрочем, сейчас это радовало его. Иногда он боялся, что забудет, как звучал голос Алекса.