«Если», 2003 № 09
Шрифт:
— Так, теперь смотри, как это делается…
С этими словами я надел кольцо на средний палец правой руки.
Ресту-Влайя. не сводила с меня глаз.
Я не сводил глаз с кольца.
Ничего не произошло.
Совсем ничего.
Катализатор не работал.
Оставалось лишь делать вид, что так и должно быть.
Я зарядил новостную пилюлю в инъектор и безучастно наблюдал, как она превращается в прозрачную, будто слеза, водичку.
Конец. Это конец.
Спасения нет.
И все-таки повстречаться с дружиной ее двоюродного
Прошли еще два времени суток. Лес сменился лабиринтом коралловидного кустарника. Вдали торчали белые башни, сотканные из облаков, которые, казалось, вырастали прямо из земли и уходили в серые тучи. Таких облаков я не видел ни до, ни после. Это были выбросы мусорной материи над тойлангскими стрельбовыми телепортерами в районе замаскированного под заурядную сопку объекта, который впоследствии получил в наших документах название «Оазис Мальстрим».
Да-да, то, что не удалось Сверхчеловечеству, было, как оказалось, достоянием цивилизации тойлангов. На Утесе наша армия впервые столкнулась со стрельбовыми телепортерами, через которые тойланги перебрасывали прямо с Эрруака свои дружины и их амуницию. Отсюда взялось самоуверенно-ироническое «Ресту-Влайя не летает». Именно при помощи телепортера она намеревалась убраться с планеты восвояси. Что ей и удалось — только без меня.
Но когда мы, качаясь от усталости, стояли на опушке леса, я ничего не знал об Оазисе Мальстрим. Просто смотрел на сгущенное молоко дивных облаков и прикидывал, суждено ли мне в этой жизни когда-нибудь поспать на нормальной кровати, а поутру съесть пару ложечек хотя бы вот сгущенного молока.
— Я ложусь спать, — сказала Ресту-Влайя.
Не успел я промычать что-нибудь вроде «спокойной ночи», как она завалилась на бок. Похоже, она крепилась до последней секунды в надежде, что мы вот-вот дойдем до тойлангских передовых дозоров. Но не рассчитала силы и мгновенно отключилась, даже не позаботившись о том, чтобы связать меня своей чудо-лентой.
Допускаю, что после встречи с Байонсом у нее возникли излишне романтические представления о моей персоне. Что я привязался к ней, как к родной мамочке, внутренне преобразился и мечтаю остаток жизни провести в обществе тойлангов. А возможно, она была уверена, что мне не хватит смелости пойти куда глаза глядят. Ведь до тойлангских передовых дозоров и впрямь было уже очень близко, а где находится наш десант, оставалось лишь гадать.
Я постоял над ней. Послушал, как она посапывает во сне.
Прикинул, имеет ли смысл попытаться завладеть ее топором. Проснется? Не проснется?
Игра не стоила свеч. Мне все равно не хватило бы духу пустить его в ход против Ресту-Влайи. А таскаться с лишней тяжестью не хотелось.
Я зашел в лес, сорвал два гриба — с желтой и красной шляпками. Загадал: если красная шляпка упадет вправо от желтой, то пойду направо, и наоборот.
Подбросил шляпки, ознакомился с результатами гадания и пошел налево — держась под деревьями метрах в тридцати от опушки.
Не скажу точно, сколько я шел. Наверняка не так долго, как мне казалось. От жажды я не умер, а ведь отсутствие питьевой воды было первейшей гарантией
Помню только, как в голубом мареве Кетрарии А увидел огромную перепаханную поляну, наши инженерные танки и два тяжелых коптера, закрывших полнеба…
Меня вывезли на госпитальный транспорт Пятого Флота, отпаивали и откармливали, а потом потребовали объяснений. Я изложил все очень близко к фактам, даже не нашел возможным скрывать историю с Байонсом. Опустил только две-три подробности — совсем уж незначительных, с точки зрения разведки.
Мои действия в плену признали в целом адекватными, но капитан первого ранга Алонсо ар Овьедо де Мицар счел крайне подозрительной ту легкость, с которой я убежал от Ресту-Влайи. За это уцепились и поставили мне в вину задержку катализации активантов в бою на просеке. И предложение об эвакуации десантного корпуса сочли пораженческим. Даром, что к тому моменту, когда я смаковал в госпитале куриный бульон, от корпуса остались два полка, а на Утесе сражалось несколько новых соединений.
В итоге я лишился дубовых листьев и оказался на «Бетховене».
«Аль-Тарик» на связи. По приказу Ставки атаковал Франгарн-164 торпедами. Веду бой с превосходя…»
Сообщение обрывалось на полуслове.
Я весь ушел в воспоминания о своих злоключениях на Утесе. Поэтому воспринять одновременно две новости — хорошую и плохую — был совершенно не готов.
Медленно, сомнамбулически перечитал ленту дважды.
«Вот черт!» — до меня наконец дошел смысл написанного.
Хорошая новость заключалась в том, что тайм-аут закончился и родной крейсер снова в эфире, хотя я уже на это не надеялся. А плохой новостью было то, что «Аль-Тарик» выпустил торпеды по Комете.
Вне зависимости от результатов стрельбы это означало ответное уничтожение крейсера патрульными кораблями тойлангов. И, скорее всего, ставило крест на переговорах.
«Веду бой с превосходя…»
Похоже, тайм-аут, в который без предупреждения провалился «Аль-Тарик», на этот раз будет бессрочным.
И куда запропастился этот Дурново?
Делать на узле связи больше нечего. Я на всякий случай настроил автоответчик. Надиктовал несколько сообщений в зависимости от ранга вероятного (на самом деле — невероятного) запроса и вышел из узла связи.
В нашем правительстве-на-час собрались идиоты. Умные в малом, глупые в большом. Раз ответ будет дан в День Кометы, значит, Комету надо уничтожить. Чтобы — что?
Но нельзя не признать: это самая экстравагантная попытка затянута переговоры в истории войн.
Быстрым шагом, срывающимся на бег, я миновал несколько дверей и в конце коридора свернул налево, по указателю с красным крестом.
В медицинском отсеке сидели Дурново и Галеацци. Последний был бледен, как полотно, но смотрелся уже не живым мертвецом, а, скорее, прозаическим раздолбаем, который с вечера перебрал синтетического пива. Облачен он был, как и доложено пациенту, в трусы, тапочки и прозрачный пластиковый комбинезон.