"Если", 2010, № 5
Шрифт:
— Это не наша война, — ответил отец.
— Но я видел вас за работой в мемориальной роще.
Отец на мгновение задумался.
— Я садовник. И всегда был им. Помогая деревьям, я облегчаю людям скорбь утраты. Но это не значит, что я готов умереть, защищая колючки.
Ченс улыбнулся и одобрительно похлопал в ладоши.
— Да! Люди не понимают именно этого. Деревья навсегда останутся неизменным отзвуком человека, которым некогда были. Многие из нас, зараженных, считают: худшее из того, что нас ждет, — это оказаться заточенным на несколько сотен
Отец не стал ничего отвечать, но я увидел, что он согласен со словами Ченса.
— А как насчет дерева вашей жены? — спросил Ченс.
Упоминание о маме заставило отца ощетиниться, он переложил винтовку в руке.
— Моя жена умерла, мистер Ченс! И мне не нравится ваше вмешательство в мои личные дела.
Ченс нервно хихикнул.
— Согласен, — проговорил он. — Вы совершенно правы. И мы не станем тревожить вас или вашего сына, если вы не будете воевать.
— Но мы должны каждый день работать в роще, — отрезал отец.
— Ничего другого я не ожидаю.
Поблагодарив отца и меня, Ченс повернулся и направился назад, к линии деревьев. Ему оставалось уже немного, когда я соскочил с крыльца и бросился следом.
— Подождите, — крикнул я. — Но почему вы не убили Эллину?
Ченс повернулся. Я не мог видеть его лица в темноте — только числа, светившиеся на руках и груди.
— Потому что мы не собирались убивать ее… мы помогли ей. Никто из нас не остается таким, каким был вчера — по-настоящему мы живы только тогда, когда растем. А иногда, чтобы расти, нужно чего-то лишиться. Вы в первую очередь должны понять это.
Я запротестовал, требуя более подробных объяснений, однако среди растворявшейся во тьме толпы смертников послышались смешки. Рассмеялся и Ченс, и я вернулся назад на крыльцо.
Утром я переговорил с Эллиной, передав ей слова Ченса. Эллина как будто бы похорошела за ночь, на ней раскрывались многочисленные почки, а несколько шипов покрупнее превращались в небольшие веточки. Я еще никогда не видел, чтобы терн так быстро возвращался к жизни из едва ли не предсмертного состояния, и Эллина раскраснелась от моего комплимента.
— Возможно, Ченс прав, — проговорила она. — Сейчас я чувствую себя такой живой… Как будто все возможно!
Однако то, что мы с отцом делали для Эллины у себя дома, не срабатывало для деревьев из мемориальной рощи. Хотя смертники этой ночью не нападали, еще несколько деревьев пали жертвой полученных ранее повреждений. Мы с отцом делали все возможное — обламывали больные ветки, замазывали порезы и ссадины на стволах, — однако он сказал мне, что выживут из них немногие. Как будто у них не хватало желания жить. Мне было жаль умирающие деревья, и когда я заметил, что одно из них было той самой девочкой, которая несколько дней назад поздоровалась со мной, я прикоснулся к ее иголкам. Однако мысли ее оказались такими спутанными и растрепанными, что утешать, собственно, было некого.
Обеденное время я провел у мамы, рассказывая
— Ну-ка, за работу, — завопила она. — Прохлаждается здесь, теряет напрасно время, а мои деревья погибают.
Я попытался объяснить ей, что раненые деревья все равно погибнут, что бы мы с ними ни делали, потому что давно перестали жить, однако мои возражения еще более разгневали миссис Блондхейм. Она принялась колотить меня тростью, приказывая мне возвращаться к работе, и тут появились отец и шериф. Отец ловко перехватил в воздухе трость миссис Блондхейм, готовую вновь обрушиться на меня.
— Как ты смеешь! — выдохнула миссис Блондхейм.
Отобрав у старухи трость, отец передал ее шерифу.
— Мы здесь все закончили, — проговорил он. — Шериф, если мы понадобимся, ищите нас дома.
Миссис Блондхейм в ужасе уставилась на отца.
— Немедленно возвращайтесь к работе, иначе я прикажу выкопать вашу жену. Я прикажу изрубить ее, как поступили с нашими деревьями эти негодяи.
Посмотрев на мамино дерево, отец печально кивнул.
— Моя жена давно умерла. И вы ничем не можете повредить ей.
Он повел меня прочь. Миссис Блондхейм закричала Коффи, чтобы та арестовала нас, но шериф не стала обращать на вопли внимания.
Через два дня смертники в последний раз напали на рощу. Редкие горожане пытались обороняться, однако шериф и Национальная гвардия держали своих людей подальше от рощи, перекрывая терновым смертникам путь к жилой части города. Как пояснила нам впоследствии шериф, наступает такой момент, когда ты должен понять, за что стоит умирать — а с точки зрения Алисы Коффи, мертвые новых смертей не стоили.
На следующее утро мы с отцом отправились на руины мемориальной рощи. На мамином дереве почти не осталось ветвей. Я попробовал позвать маму, чтобы проверить, находится ли она еще в дереве, борется ли за жизнь, как Эллина, но не услышал ответа. Мы выкопали ее кости из-под корней и похоронили их возле Брэда и его отца. Папа рассудил, что на заднем дворе Брэда можно устроить хорошее кладбище. Я согласился и съездил на нашу ферму за костями Эллины. Похоронили мы их возле Брэда.
После этого я отправился в госпиталь. Шона находилась в темном изоляторе. Мамаша ее уже вела переговоры с миссис Блондхейм о том, чтобы посадить ее в восстановленной мемориальной роще. Я было попытался убедить ее не делать этого, а выпустить Шону из изолятора, чтобы она могла порадоваться последним оставшимся ей месяцам жизни.