"Если", 2010, № 5
Шрифт:
— А когда она умрет, не оставляйте ее как есть. Обрезайте ветви. Заставляйте расти и меняться. Однажды она поблагодарит вас за это.
Однако матушка Шоны и миссис Блондхейм отнеслись к моему предложению с таким ужасом, будто я посоветовал им зарезать Шону во сне. Я начал было спорить, но скоро понял, что существуют такие люди, на спор с которыми не стоит тратить времени. Поэтому я постоял у двери изолятора, сказал Шоне, что люблю ее, и ушел.
Я закончил трудиться над могильными камнями следующей весной, постаравшись буквами передать благодарность Эллины каждому из усопших. Поскольку она отказалась сочинять слова для собственных костей, я просто написал слово «другу» на ее надгробии. И понял, что она довольна.
Хотя терновые смертники продолжали совершать нападения на рощи по всему региону, Эллину более никто не тревожил. Когда она достаточно подросла, я пересадил ее возле крыльца,
— Чтобы ты могла расти, — сказал я ей с улыбкой.
Но пока мне незачем беспокоиться обо всем этом. Мы сидели с Эллиной, ладонь моя лежала на ее колючках, мы ежились под прохладным ветерком, прислушивались к стрекотанию цикад, следили за движением звезд по небу. Осмелев, я спросил Эллину, что именно заставило ее хотеть жить и жить. Она рассмеялась и обняла меня, а потом поцеловала в губы моего разума, да так, что я забыл о своем вопросе и просто ответил ей поцелуем.
Перевел с английского Юрий Соколов
Глеб Елисеев
В общем, все умерли?
Человечеству не привыкать ходить по краю пропасти, порождая жуткие болезни, которые лишь чудом не превращаются в серию губительных пандемий. Может быть, потому что на страницах фантастических романов все это давно уже произошло? По крайней мере, московский критик не исключает такой возможности.
Болезни и порождающие их вирусы и бактерии — неизменные спутники человечества. Впрочем, как верно отмечал американский фантаст М.Крайтон: «Большинство людей, едва заслышав о бактериях, тут же вспоминает о болезнях. На деле же болезнетворны лишь три процента бактерий; остальные либо безвредны для человека, либо даже полезны… По существу, мы обитаем в океане бактерий… Потенциально все они смертельно опасны, однако человек постепенно приспособился к ним, и лишь некоторые из них способны теперь вызывать у него болезни».
И все же отдельные вирусы способны вызвать не только болезни, но чудовищные эпидемии, выкашивавшие население целых городов и стран. Такого рода напасти казались невообразимыми и непобедимыми, воспринимались как Божья кара или близкие признаки подступающего конца света. Ужас перед моровыми поветриями был настолько велик, что даже в XVI веке старец Филофей, создатель теории «Москва — третий Рим», призывал не бороться с болезнями, во всем положившись на волю Всевышнего.
Развитие медицины привело к тому, что многие эпидемические хвори сейчас считаются полностью побежденными. Однако подсознательный ужас перед ними остается, и этот нутряной страх исправно озвучивают писатели и кинематографисты. Как ни парадоксально, но фантастов в этом частенько обгоняют литераторы «основного потока». А конкурировать с «Пиром во время чумы» А.С.Пушкина или, скажем, «ТВС» Э.Багрицкого, согласитесь, непросто. Постоянно кажется, что реалисты уже все сказали и показали — от социальной катастрофы в условиях пандемии до психологических изгибов вымирающего общества. Ну что еще можно написать после «Чумы» А.Камю или «Слепоты» Ж.Сарамаго? Реакции людей всегда одинаковы, и вирус самого невероятного происхождения, если он вызывает летальный исход, будет провоцировать такой же ужас, как самая обычная холера или тиф. Поэтому НФ-книги или фильмы, живописующие локальное медицинское бедствие, вроде повести В.Брюсова «Республика Южного Креста», романа «Летальная улица» С.Барнса или киноленты «Эпидемия» В.Петерсена, вызывают не больше эмоций, нежели документальное кино о реальной эпидемии.
Фантастам пришлось искать иные повороты темы, находить свой подход к проблеме «Человечество vs смертельная болезнь», являющейся по сути ответвлением темы «глобальная катастрофа». Открыть тут что-то принципиально новое достаточно трудно. В итоге, как ядовито отмечал С.Лем, обширные усилия писателей обычно сводятся к двум исходам: «Все умерли» или «Почти все умерли». Приходится изрядно попотеть, чтобы создать полноценное художественное произведение, исходя из столь примитивных предпосылок.
Впрочем, даже в НФ-произведениях пандемия зачастую использовалась только как фон или один из элементов, объясняющих странности повествования. В качестве антуражного элемента фантасты привлекали даже вполне реальные болезни, однако их развитие гипертрофировалось, превращаясь в полноценное глобальное бедствие. В одном из рассказов цикла «Старомодное будущее» Б.Стерлинг «призвал» коровье бешенство, которое фактически уничтожило всю западную цивилизацию. У.Гибсон в «Трилогии моста» сначала значительно преувеличил опасность СПИДа, превратив его в быстро
Кстати, роман Питерса стал своеобразной «переходной формой» между книгами, в которых автор описывает реальные болезни, пусть и в преувеличенной форме, и произведениями, где рассказывается о мире, который эпидемии изменили навсегда. И таких романов мировая НФ знает существенно больше.
Современный читатель, который обычно конец человеческой цивилизации связывает с тривиальной ядерной войной или космической катастрофой, часто не подозревает, насколько популярной была тема глобальной пандемии на раннем этапе становления фантастической словесности. Всеобъемлющая чума, уничтожающая большую часть человечества, авторам конца XVIII — начала XIX века казалась наиболее правдоподобным средством для того, чтобы покончить с потомками Адама и Евы. Даже названия у книг были одинаковые. Самые заметные произведения — «Последний человек, или Омегарус и Сидериа» Ж.-Б.Кузена де Гранвилля и просто «Последний человек» Мэри Шелли, а также одноименные поэмы Т.Кэмпбелла и Т.Худа. Авторы не только красочно живописали страдания умирающих от неизвестных болезней, но и муки немногих уцелевших, практически не имеющих шансов выжить на почти обезлюдевшей планете.
Однако НФ жюль-верновской эпохи, преисполненная социального оптимизма и почти слепой веры во всесилие науки, на какое-то время изгнала из литературы кошмарные видения гибнущего человечества, которыми были одержимы писатели-романтики. Лишь в эпоху неоромантизма, когда грозные предчувствия чудовищного XX века не внушали оптимизма, тема оказалась вновь востребованной. Именно тогда Д.Лондон создал каноническое произведение — повесть «Алая чума». Это и сегодня одна из самых ярких картин ужасных последствий эпидемии неизвестного происхождения.
Именно Лондону фантастика обязана сюжетной посылкой, ставшей базовой для книг о глобальных эпидемиях: несмотря на все усилия людей, отменить нежданный Страшный Суд не удается, и герои могут лишь наблюдать, как в крови и муках завершается история человечества. Именно так развиваются события в известных НФ-романах Д.Стюарта «Земля без людей» и А.Будриса «Кое-кто не умер». Одну из самых впечатляющих (с литературной точки зрения) картин пандемии нарисовали братья Стругацкие в повести «Жук в муравейнике». Конечно, в их книге катастрофа, как и полагалось в советской НФ, разразилась не на процветающей коммунистической Земле, а на чужой планете, прозванной Надежда. Тем не менее населена эта планета «почти людьми», и поэтому распад их цивилизации потрясает больше, чем иные картины гибели Земли. Впечатляет даже само название болезни, погубившей несчастных аборигенов — «бешенство генных структур».
С середины XX века в книгах о глобальных эпидемиях фантасты все чаще и чаще акцентируют внимание читателей на одном ключевом моменте повествования — в неожиданной гибели от неведомой заразы часто оказывается виновато само человечество. Иногда это происходит от чрезмерного любопытства ученых. Впрочем, в самом известном романе на эту тему — «Штамме Андромеда» М.Крайтона — возникшая коллизия разрешается более оптимистично. Ученые случайно забросили в космос бактерии на космическом зонде, после чего эти бактерии мутировали из безопасных в смертоносные. Однако другие исследователи, пусть и с колоссальными трудностями, сумели предотвратить пандемию, угрожавшую Земле.
Другие фантасты оказались более беспощадны к медикам-неудачникам. В рассказе Ф.Пола «Шаффери записан в бессмертные» полусумасшедший экспериментатор умирает в безвестности, так никогда и не узнав, что выведенный им токсин уничтожил почти все население Земли. Болезнь назвали «синдром Шаффери», а имя безумца оказалось известно всем уцелевшим.
Еще чаще главными виновниками гибели землян от страшных болезней оказываются не ученые, а политики и военные. Причиной же биологической катастрофы становился не злой умысел этой публики, а ее вопиющая некомпетентность. Например, у С.Комацу в романе «День возрождения» неосторожные эксперименты британской армии с боевыми вирусами выходят из-под контроля. У Г.Видала в романе «Калки» человечество формально уничтожает индуистский мессия, десятая аватара бога Вишну, но пользуется он для этого бактериологическим оружием, созданным американскими военными. Политические махинации губят жителей Земли в романе Ч.Ярбро «Время Четвертого всадника» — пытаясь решить демографическую проблему, «лишних» людей стали уничтожать направленными инфекциями, но в результате по миру покатилась волна эпидемий.