Если б мы не любили так нежно
Шрифт:
Шеин собрал совет воевод и полковников. Больше всего тревожило его настроение наемников. Кому не ведомо, что солдаты удачи надежны только до первой неудачи. Настроение у Лесли, Сандерсона и других иноземных полковников отнюдь не было приподнятым, но они — пока — и не помышляли идти на попятный. Прозоровский и Белосельский смотрели на исход штурма мрачнее немцев. Не слишком полагаясь на полк Матисона после полученной им от короля трепки, Шеин принужден был согласиться с предложением старшего полковника Лесли, главного среди иноземцев: вывести ночью остатки полка Матисона в главный острог армии. Так и было сделано, причем часть этого полка перебежала в темноте к противнику.
Утром король Владислав осмотрел со своим синклитом оставленные русскими позиции. Всех поразили гигантские валы, насыпанные русскими. Высота их равнялась высоте стен Смоленской крепости. Теперь король понял, почему его войско не смогло овладеть этими укреплениями. И еще он отметил, что никогда еще не строили москали фортификации с таким пониманием военного искусства. Силы русским не занимать, а умения не хватало. Чуяло королевское сердце, что проходит то время, когда просвещенным Государям удавалось русских малыми, но обученными армиями бивать…
В ту же ночь, воспользовавшись днепровским туманом, Шеин послал в Москву гонца с донесением, не скрывая нисколько бедственное положение армии, просил о срочной помощи против ляшского обложения. Только через неделю в острог пробрался тот же гонец, израненный пулями польских часовых, и вручил главному воеводе цареву грамоту. Гонец зря только на рожон лез. Царь ни слова не писал о помощи, а призывал уповать на Божию милость и щедроты. Шеин с досадой отшвырнул эту грамоту, что не ускользнуло от государева ока, — подсыл и соглядатаев рядом с главным воеводой по-прежнему хватало, вот только гонцов найти нелегко.
С новыми подкреплениями, прибывшими из Варшавы через Оршу, король повел наступление на русский стан 18 сентября. Шеин стоял насмерть, а князь Прозоровский с князем Белосельским едва удержали свой острог. Вновь посоветовавшись со своими воеводами, Шеин вывел и войска князей к себе. Об этом он отписал Царю снова умоляя о помощи. Ответ Царя, писанный Шереметевым, пришел через пять дней. Молодой гонец предстал перед Шеиным и повалился ничком.
— Ты ранен? — нагнулся к нему Шеин.
— Нет, — прохрипел гонец. И закатил глаза, в горле что-то застучало. — Я убит…
Еще не унесли мертвого, а Шеин торопливо развернул простреленную грамоту. «Вы, — обращался Царь к воеводам смоленской армии, — сделали хорошо, что теперь со всеми людьми стали вместе. Мы указали идти на недруга нашего из Москвы боярам и воеводам, князю Димитрию Мамстрюковичу Черкасскому и князю Димитрию Михайловичу Пожарскому со многими людьми; к вам же под Смоленск из Северской страны пойдет стольник Федор Бутурлин, и уже послан к вам стольник князь Василий Ахамушков Черкасский с князем Ефимом Мышецким; [123] придут к вам ратные люди из Новгорода, Пскова, Торопца и Лук Великих. И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно…»
123
Захудалые князья Мышецкие принадлежали к младшей ветви смоленских князей, родоначальник которых жил в XV веке.
Шеин срочно собрал совет, торжествующе зачитал царский лист. Встал над всеми, расправил плечи, оглядел всех загоревшимися орлиными очами:
— Ну что, господа воеводы и полковники? Что, господа немцы? Не оскудела богатырями земля русская?!
Не знал Шеин, что письмо это велел написать Шереметеву в редкую минуту просветления на смертном одре Филарет. Призвав Шереметева, он потребовал от него полного отчета о смоленской войне, спрашивал все о Шеине. Шереметев, втайне рассчитывая известием своим доконать человека, лишившего его высшей власти четырнадцать лет назад, не стал жалеть красок для описания несчастья, обрушившегося на русскую армию. Тогда Святейший, собрав все силы, и велел ему писать воеводам, обещать скорое вызволение. Шереметев, потрясенный этим воскресением патриарха из мертвых, не решился ослушаться. Суеверный страх навел на него Филарет, хотя Государь и патриарх бессильно откинул голову с влажными клочьями совершенно седых волос и снова впал в бесчувствие и больше уже не приходил в себя. Филарет скончался 1 октября 1633 года.
Шестого октября началось движение в стане врага. Лазутчики Шеина следили за каждым шагом королевского войска: король сошел с Покровской горы… король идет вверх по Днепру… король остановился у Богдановой околицы… Итак, Владислав отрезал Шеина от Московской дороги, от Дорогобужа, встал всего в версте от его стана на горе обозом, к вечеру поставил против него туры, используя старые шеиновские туры, воздвигнутые им против крепости, намертво охватил лагерь русских с большим острогом своею пехотой, замкнул железное кольцо вокруг истекающей кровью русской армии. Почти половину войска король тут же послал воевать Дорогобуж, куда москали подбрасывали запасы из своей столицы.
Девятого октября Шеин предпринял давно подготовлявшуюся им сильную, отчаянную вылазку против поляков на Жаворонковой горе, с которой королевский наряд вел губительный огонь по его острогу. Он шел не на прорыв, а прямо на главное войско польское. Король ударил конницей по флангу пеших людей Шеина, обращенному к Днепру, смял этот фланг. Еще не закаленные в боях русские солдаты, недавние новобранцы, дрогнули, побежали, но Шеин навалился солдатским полком с другой стороны, рассеял королевских крылатых гусар. Русские копейщики побили множество лошадей. Только ранняя октябрьская ночь прекратила сражение, рассыпавшееся на десятки жарких очагов. Русские дрались с ожесточением, прежде неизвестным полякам.
В стан Шеин вернулся только затемно, потеряв почти две тысячи воинов и побив и ранив почти столько же ляхов и множество их коней. В остроге его ждало ошеломляющее известие: весть о смерти Филарета. Понял Шеин, что лишился он в самый горький час своего единственного на Москве заступника…
Два-три дня ушли на подсчет потерь. Король не удивился числу своих убитых, но раненых было нежданно много, и поразили его конские потери. Они были велики, причем погибли лучшие гусарские кони, и король впервые тогда понял, что Шеин поставил под угрозу весь дальнейший королевский поход на Москву…
В это время Шеин писал в Москву, что ляхи дороги заняли вокруг все и проезду ниоткуда нет, но гонцы его сумели проскочить сквозь самые крепкие заслоны.
В день обретения мощей благоверного князя Андрея Смоленского выпал первый снег. Худо стало со съестным припасом, особливо с конским кормом. Шеин велел доставать жухлую и еще зеленую траву из-под снега, пока ее совсем не завалило сугробами.
— Зачем это ему вздумалось? — спросил зло князь Прозоровский князя Белосельского. — Нас же скоро вызволят отсюда Пожарский с Черкасским. Ан нет, так сдаваться придется…