Если бы Бах вел дневник
Шрифт:
В этом же году Бах приступил к созданию своего последнего и наиболее импозантного произведения в жанре фуги, а именно Искусства фуги, все фуги которого исходят из одной темы. Но даже в этих чрезвычайно сложных звуковых комбинациях у него никогда не перевешивает математика. Ни одному мастеру ни до, ни после Баха не удалось достигнуть в этой форме такого свободного и легкого полета фантазии. Он обрабатывал форму фуги с неиссякаемой гибкостью, как ни один другой мастер. До сих пор существует столько форм и стилей фуги, сколько фуг написал Бах.
Быть может, это произведение не так легко воспринимается слушателями, и все-таки, каждый такт в нем – сама воплощенная красота. Оно пронизано одухотворенным
Последняя болезнь и смерть
До самой весны 1749 года у Баха не было совершенно никаких признаков болезни, жертвой которой он стал в следующем году. Но в начале лета здоровье его внезапно настолько пошатнулось, что в Лейпциге появились уже претенденты на его должность. Всесильный министр дрезденского двора граф Генрих фон Брюль требовал эту должность для своего капельмейстера Готтлоба Харрера.
«8 июня 1749 года по распоряжению городского муниципалитета, большинство членов которого лично явилось в большой концертный зал „Трех лебедей“, капельмейстер его превосходительства тайного советника и премьер-министра графа фон Брюля Готтлоб Харрер с большим успехом играл на пробу с той целью, чтобы получить должность кантора в церкви св. Фомы, если капельмейстер и кантор господин Себастьян Бах скончается».
Однако Бах вновь выздоровел. Казалось, вернулась его былая сила и даже прежнее воинственное настроение. На этот раз он ввязался в распрю, в центре которой стоял один из лучших его учеников, фрейбергский кантор Иоганн Фридрих Долес.
Фрейбергский ректор Бидерман, который, по всей вероятности, ревниво относился к успехам своего кантора, яростно боролся против значительной роли музыки в академическом учебном плане. Он утверждал, что музыка оказывает плохое влияние на характер и приводил в пример Катона, Калигулу и Нерона. Известный критик Маттесон счел своей обязанностью защитить музыкальное искусство от «провозглашающего ошибочные учения преподавателя, мрачного мизантропа и безбожного пасквилянта». Бах увидел, что среди нового поколения имеются те же разногласия, что были в свое время у него с ректором Эрнести. Он обратился к Готлибу Шрётеру с просьбой защитить оклеветанное музыкальное искусство. Шрётер написал достойный ответ и послал его Баху, который так отозвался о нем:
«Рецензия Шрётера хорошо написана и соответствует моему мнению; скоро она будет опубликована в печати… Если появится еще несколько таких опровержений, в чем я уверен, то, несомненно, мы основательно прочистим грязные уши автора (Бидермана), чтобы они научились лучше воспринимать музыку».
Выражение «грязные уши», однако, не понравилось Маттесону, он даже упрекает за него Баха, считая, что оно: «Безвскусное, низкопробное выражение, недостойное капельмейстера, жалкий намек на слово „ректор“ [1] ». Статья Шрётера была опубликована в этом же году, но в измененной форме. Шрётер думал, что в этом виноват Бах, что в конце концов еще привело к неприятному конфликту между ними.
1
В отзыве Баха содержится некоторая игра слов, так как по-немецки выражение «грязные уши» «Dreckohr» звучит очень сходно со словом «ректор».
«Некролог» пишет о болезни Баха: «У него было слабое от природы зрение, которое следствие неслыханного воодушевления, с которым он учился, особенно в молодые годы, когда бодрствовал целыми ночами, все ухудшалось, и в последние годы эта слабость зрения превратилась в болезнь глаз. Бах хотел было избавиться от своей болезни путем операции. Движимый отчасти желанием всеми своими оставшимися, и еще очень свежими, духовными и телесными силами служить богу и своим ближним, отчасти следуя совету некоторых своих друзей, возлагавших большие надежды на одного глазного врача, прибывшего в то время в Лейпциг, Бах решил избавиться от болезни путем операции. Однако операция, несмотря на то, что ее пришлось проделать дважды, не удалась. Он не только потерял зрение, но вследствие операции и оказавших вредное действие лекарств, разрушился весь его до того совершенно здоровый организм, так что целые полгода он был почти постоянно болен. За десять дней до смерти казалось, что зрение его поправляется, так что как-то утром он снова начал видеть и даже мог выносить свет. Но через несколько часов после этого с ним случился апоплексический удар, затем резко поднялась температура и, несмотря на все старания двух самых лучших врачей Лейпцига вернуть его к жизни
28 июля 1750 года
в четверть девятого на шестьдесят шестом году жизни он тихо отошел в другой мир».
Известный английский глазной врач шевалье Джон Тейлор, который позже лечил и Генделя, в своих мемуарах «История путешествий и приключений глазного врача шевалье Тейлора, написанная им самим» рассказывает, кстати, довольно неточно, историю лечения Баха: «Я видел множество удивительных животных, дромадеров, верблюдов и др., особенно в Лейпциге, где я возвратил зрение одному знаменитому музыканту, которому шел уже 88-ой год (sic!). С ним вместе вначале воспитывался Гендель».
Бах, даже в последние дни своей жизни, когда только глаза позволяли ему, просматривал свои произведения для органа. Еще прежде, чем он полностью ослеп, он энергичной рукой переписал свои 15 хоральных прелюдий, но потом болезнь вернулась с новой силой. Во время болезни он очень дорожил обществом своей дочери Лизген и зятя Альтниколя, который записывал на бумагу последние мысли композитора: XVI и XVII прелюдии. В начале июля он продиктовал еще заключительную пьесу серии, XVIII прелюдию «Когда мы в самой тяжкой беде». Но потом он попросил Альтниколя изменить заголовок согласно тексту другого хорала, который поют на ту же мелодию (Припадаю к трону твоему), первую и последнюю строфу которого он даже тихонько продекламировал.
На середине двадцать шестого такта рукопись обрывается. 28 июля в состоянии больного, казалось, наступило неожиданное улучшение, но уже через несколько часов оно снова стало критическим.
во вторник, «в сумерках длинного летнего вечера он испустил свой последний вздох».
В лейпцигском Бюро регистрации смертей была сделана следующая запись:
«Иоганн Себастьян Бах, шестидесяти семи лет, капельмейстер и кантор церкви св. Фомы, был похоронен 30 июля 1750 года с катафалком».
«Spenersche Zeitung» от 3 августа писала:
«В прошлый вторник, 28 числа предыдущего месяца на шестьдесят шестом году жизни вследствие плохо удавшейся глазной операции, сделанной известным английским глазным врачом, скончался знаменитый музыкант господин Иоганн Себастьян Бах, придворный композитор короля польского и курфюрста саксонского, капельмейстер герцога саксонско-вейсенфельзского и анхалып-кётенского, музыкальной директор и кантор школы св. Фомы. О потере этого неслыханно талантливого и славного человека глубоко скорбит каждый настоящий знаток музыки».