Если бы Пушкин…
Шрифт:
Проездом из Чердыни в Воронеж, – вспоминает Н.Я. Мандельштам, – я снова забежала в «Известия». «Какие страшные телеграммы вы присылали из Чердыни», – сказала Короткова (секретарь Бухарина. – Б. С.) и скрылась в кабинете. Вышла она оттуда чуть не плача: «Н.И. не хочет вас видеть – какие-то стихи…» Больше я его не видела… Ягода прочел ему наизусть стихи про Сталина, и он, испугавшись, отступился…
Друзья и близкие поэта поняли, что надеяться не на что. Да и раньше, до ареста, все, кто знал эти стихи, не сомневались, что
И вдруг произошло чудо.
Мандельштама не только не расстреляли, но даже не послали «на канал». Он отделался сравнительно легкой ссылкой в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать и его жене. А вскоре и эта ссылка была отменена. Мандельштамам разрешено было поселиться где угодно, кроме двенадцати крупнейших городов страны. (Тогда это называлось «минус двенадцать».) Не имея возможности долго выбирать (знакомых, кроме как в двенадцати запрещенных городах, у них не было нигде), Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна наугад назвали Воронеж.
Жизнь в Воронеже у Мандельштамов была трудная, но не ужасная. Время от времени удавалось даже зарабатывать переводами, чего раньше, до ареста, давно уже не бывало.
Причиной «чуда» была фраза Сталина: «Изолировать, но сохранить».
Н.Я. Мандельштам считает, что тут возымели свое действие хлопоты Бухарина. (Бухарин ведь отступился не сразу, а только после того, как узнал, что было подлинной причиной ареста.)
В конце бухаринского письма Сталину была приписка: «Пастернак тоже беспокоится».
Получив записку Бухарина, Сталин позвонил Пастернаку.
Между ними произошел следующий разговор:
Сталин. Дело Мандельштама пересматривается. Все будет хорошо. Почему вы не обратились в писательские организации или ко мне? Если бы я был поэтом и мой друг поэт попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь.
Пастернак. Писательские организации не занимаются этим с 1927 года, а если б я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего не узнали. (Далее он прибавил что-то по поводу слова «друг», желая уточнить характер своих отношений с Мандельштамом, которые, как он считал, не вполне подходили под определение «дружеские».)
Сталин. Но ведь он же мастер? Мастер?
Пастернак. Да дело не в этом!
Сталин. А в чем же?
Пастернак. Хотелось бы встретиться с Вами. Поговорить.
Сталин. О чем?
Пастернак. О жизни и смерти.
На этом Сталин бросил трубку.
Никто не понимал, почему Сталин проявил такое неожиданное мягкосердечие. Почему велел «изолировать, но сохранить»? Зачем звонил Пастернаку?
Н.Я. Мандельштам, как я уже говорил, полагает, что «чудо» объяснялось заступничеством Бухарина. По ее свидетельству, примерно так же думала и А.А. Ахматова:
...
Хлопоты
Дело действительно обернулось не по трафарету. Но я думаю, что оно приняло столь нетрафаретный оборот совсем по другой причине.
Совершенно очевидно, что Сталин звонил Пастернаку не только затем, чтобы его унизить. Он хотел получить от него квалифицированное заключение о реальной ценности поэта Осипа Мандельштама. Он хотел узнать, как котируется Мандельштам на поэтической бирже, как ценится он в своей профессиональной среде.
Именно в этом на первый взгляд странном и необъяснимом интересе я и вижу разгадку так называемого чуда.
Сталин всю жизнь испытывал суеверное уважение к поэзии и поэтам.
Мандельштам это остро чувствовал. Недаром он говорил жене:
– Чего ты жалуешься? Поэзию уважают только у нас. За нее убивают. Только у нас. Больше нигде…
Уважение Сталина к поэтам проявлялось не только в том, что поэтов убивали. Сталин прекрасно понимал, что мнение о нем потомков во многом будет зависеть от того, что о нем напишут поэты. Разумеется, не всякие, а те, стихам которых суждена долгая жизнь.
Узнав, что Мандельштам считается крупным поэтом, он решил до поры до времени его не убивать. Он понимал, что убийством поэта действие стихов не остановишь. Стихи уже существовали, распространялись в списках, передавались изустно.
Убить поэта – это пустяки. Это самое простое. Сталин был умнее. Он хотел добиться большего. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи. Стихи, возвеличивающие Сталина.
Почему это было ему так важно? В конце концов не все ли равно: Мандельштам или кто-нибудь другой? В поэтах не было недостатка.
Кажется, ведь это сам Сталин сформулировал известный лозунг «У нас незаменимых нет!».
В отличие от своих учеников и последователей Сталин был не настолько наивен, чтобы надеяться на то, что великими поэтами в будущем будут считаться те, кого он сегодня назначит на эту должность. Рассказывают, что, когда Д.А. Поликарпов, бывший тогда секретарем Союза писателей, донес Сталину о безобразиях, творящихся во вверенном ему ведомстве, Сталин ответил:
– В настоящий момент, товарищ Поликарпов, мы не сможем предоставить вам других писателей. Хотите работать – работайте с этими.
Сталин прекрасно понимал, что в таком сложном и тонком деле, как литература, незаменимые люди должны быть. Но он полагал, что вся их незаменимость лежит в сфере узкой специализации, в сфере мастерства. «Незаменимый» в рамках привычных для Сталина понятий – это значило «уникальный специалист», «спец». А если «спец» действительно уникальный, важно, чтобы тебя обслужил именно он, а никто другой. Точно так же, как если бы речь шла о хирургическом вмешательстве, важно, чтобы оперировал выдающийся хирург, а не заурядный.