Если любишь - солги
Шрифт:
Я попыталась высвободить руку, но пальцы Кардалли ловко переместились с ладони на запястье, крепко сжали. Литератор отобрал у меня книгу, положил на стол.
— Давайте поднимемся ко мне, и я подпишу вам свой последний роман.
— Что вы себе позволяете? Пустите меня.
— Ну-ну, милая, хватит изображать недотрогу. Иди сюда, — и он потянул меня к себе с явным намерением усадить на колени.
— Нет! Пустите! Вы бессовестный хам!
Свободной рукой я смела со стола все книги, тетради и папки с бумагами —
— Оставь её, скотина!
В гостиную, неуклюжий, как журавль, влетел Гвидо и кинулся на Кардалли с кулаками. Тот упал на спину, закрываясь папками и подушками, отбрыкиваясь ногами и приглушённо бранясь.
— Хватит! Перестаньте! Он этого не стоит, — я попыталась ухватить Гвидо за локоть и чудом увернулась от удара в лицо. — Да прекратите же! Или хотите, чтобы на шум прибежала матушка Аннели?
Это возымело действие. Перед хозяйкой студент робел.
— Ну знаете… — угрожающе начал Кардалли, поднимаясь на ноги. Из носа у него текла кровь.
— А вы лучше помолчите! И впредь ведите себя прилично. Идёмте, Гвидо, — я взяла юношу под руку и поспешила увести с поля боя.
Вслед нам неслись проклятья и угрозы. Впрочем, голоса Кардалли не повышал. Он тоже не хотел скандала с хозяевами.
Я вывела юношу во двор — к солнцу, цветам и щебету птиц.
— Спасибо, Гвидо. Я вам бесконечно признательна, правда. Но бить этого мерзавца не стоило. Человек он явно злопамятный и найдёт способ отомстить.
Студент, угрюмый и злой, шмыгнул носом.
— Пусть попробует. Пусть только тронет вас, дамзель Верити… я убью его!
— Вот этого, ради тривечных, не надо! Честно говоря… Да, пожалуй, я сама его спровоцировала.
— Не может быть, — твёрдо заявил Гвидо. — Вы не такая.
— О! Разумеется, нет. Не в этом смысле. Меня заинтересовала книга на его столе. А он принял этот интерес на свой счёт. Беда в том, что книга мне действительно нужна, но теперь до неё не добраться.
— Какая книга? — оживился Гвидо. — Серая — про замки?
— Нет, тёмно-коричневая, историческая. Или возможно, этнографическая. О магах, героях… — я попыталась вспомнить все слова, которые успела различить на обложке. — Там в конце ещё старинные сказки.
— Знаю! Знаю! — Гвидо обрадовался, как ребёнок. — Дамзель Верити, я достану вам эту книгу.
12.2
Всё на нём смотрелось нелепо — заношенный до крайности пиджачок с штопанными локтями, куцые брюки со штрипками, старомодные штиблеты, откопанные духи знают на каком чердаке. И сам Гвидо Леонзайо, взъерошенный, как уличный воробей, долговязый, сутулый, с добрыми коровьими глазами, выглядел сплошным недоразумением. Но как такого прогнать, если он явился, пунцовый от смущения, с веткой жёлтой азалии в протянутой руке, глядя на меня с надеждой и восхищением?
Трогательный
— Спасибо, Гвидо. Очень красивые цветы.
Он широко улыбнулся, демонстрируя лошадиные зубы, спросил со счастливым волнением в юношеском баске:
— Дамзель Верити, вы не согласитесь погулять со мной у озера? Я покажу вам, где растут такие цветы. Там ещё много. Красивое место, тихое.
Милый мальчик — и надо же всё испортить.
— Простите, Гвидо, мне не хочется.
— Сейчас не хочется? — не сообразил он. — А после обеда? Будет тепло, солнышко!
— И после обеда — нет. Мне жаль, Гвидо.
Румянец с его лица разом схлынул, глаза блеснули. Злится? Все они, получая прямой отказ, злятся.
Светлые пушистые ресницы задрожали, веки опустились и снова поднялись, открыв несчастный взгляд обиженного ребёнка без толики гнева.
— Я вам не нравлюсь, дамзель Верити?
Его прямодушие, как и моя вынужденная правдивость, наверняка не раз ставили людей в неловкое положение.
— Увы, Гвидо, в этом смысле — нет. Но я не отказалась бы видеть вас своим кузеном.
— Правда? — он грустно улыбнулся.
— Чистая правда.
За младшего брата — такого, как Гвидо — было бы больно, а кузен… кузена можно жалеть, баловать вниманием, умиляться его наивности, а потом возвращаться в собственный уютный мир, где этот неказистый юноша лишь редкий гость.
Жестоко. Но если я не могу лгать другим, обманывать себя и вовсе глупость.
Всё же хорошо бы чем-то порадовать Гвидо.
— Если ты хо… вы хотите, можем немного посидеть на скамейке под розами.
— Правда? — он весь просиял. — Очень хочу!
Гвидо утверждал, что ему двадцать один, но выглядел на семнадцать, а вёл себя, как дитя, поэтому тянуло говорить ему "ты".
Он застал меня у выхода во внутренний двор, и сейчас нам требовалось лишь пройти наискосок к арке, увитой ползучими розами. Со скамьи под аркой удобно любоваться розовыми кустами и маленьким прудом с крохотными кувшинками — на виду у супругов Виникайо и неугомонного Пьетро с приятелями, которые прибегали угоститься булочкой и бисквитом из добрых рук матушки.
Во второй половине дня, когда солнце становилось особенно горячим, скамейку накрывала тень. Но сейчас время только приближалось к обеду, и можно было наслаждаться светом и теплом. Я купила лёгкое платье, соломенную шляпу и чувствовала себя курортницей на отдыхе. Только моря не хватало.
Похожую шляпу я носила прошлым летом в Мисьюде, куда ездила на встречу с родителями. Сердце заныло от привычной уже тревоги. Сколько раз за эти дни я думала бросить всё и помчаться в Нид — предупредить, но благоразумие брало верх. Карассисы вышли бы на них и без открыток — рано или поздно. Как и полиция. А я рисковала угодить в ловушку.