Если любишь
Шрифт:
— Безобразие это или нет — все равно ты со своим мешком с нами не поедешь!
— Эту калинницу мне тоже неохота везти, — сказал шофер, отводя глаза.
— Калинницу? — не поняла девушка. — Что это значит?
Ответа она не услышала. Женщина с мешком необыкновенно проворно вскочила на ноги, стала осыпать, Тихона с шофером яростной бранью.
— Чистоплюи, балбесы идейные!.. Раззадавались со своей машиной!.. Да пока вы торчите тут, я десять раз пешком дойду!.. А хмель собирать запрета нет. В газетах даже пишут — сдавайте сколько угодно… Это только вы, ироды, со своей председательшей поперек дороги становитесь!.. Но дождетесь — опрокинут кверху
— Странно как все. Почему же вы не хотите ничего объяснить? — уже не без удивления спросила опять девушка.
— Долгая тут история… — начал было шофер.
Тихон хмуро перебил его:
— Раз долгая — незачем наскоро и рассказывать! Дай-ка газку, а мы толкнем. Должны теперь выскочить.
Грузовик действительно выскочил. Догнали девчат, посадили опять в кузов.
О дорожном этом случае все сразу же забыли. Но у меня из головы он никак не уходил. Думалось неотвязно: какой тут кроется конфликт? Почему, в самом деле, столь яростно ругалась женщина, за что обзывала своих сельчан идейными балбесами? Отчего так неприязненно смотрел на нее Тихон и не дал подвезти до деревни? Какая история стоит за всем этим?
И хотя Тихон, шофер, девушка-студентка, молодая женщина с мешком хмеля оказались не самыми главными героями этой истории, я узнал от них и о них немало. На сцену вышли также другие люди, судьба которых заинтересовала меня. Захотелось рассказать о них читателям. И я взялся за перо. Так появился этот роман.
Часть Первая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мальчика назвали Максимом в память о деде — партизане, погибшем в гражданскую войну. Имя нравилось и отцу и матери — в нем слышалось что-то мужественное, сильное. Но вскоре обнаружилось: трудно найти ласкательную форму этого имени. Макс? Не по-русски звучит. Максимушка? Слышится что-то старомодное, а главное — получается очень длинно. И мать стала шутливо звать мальчика, как девочку, — Сима. А потом, едва сыну минул год, началась Отечественная война. Отец ушел на фронт. Месяца через два он пропал без вести, и мать, тоскуя о старшем Орехове, уже не называла сынишку иначе, как Орешек.
До конца войны об отце не было ни слуху ни духу. Все считали его погибшим. Но Орехов не погиб. Он попал в плен, убежал из гитлеровского концлагеря, пробрался во Францию к партизанам и там сражался за свою Родину до самой победы.
Возвратился он домой совсем неожиданно.
Зинаида Гавриловна Орехова задержалась в тот день у больного. Орешек, как обычно, должен был найти приют у соседей. Но в окнах родного дома горел свет.
«Приехала, значит, Галка», — решила Зинаида Гавриловна. Она ждала в гости младшую сестру.
Проворно вбежав на крыльцо, фельдшерица увидела: двери в сени и на кухню, расположенные прямо одна против другой, открыты настежь. «Вот и беззаботность чисто Галкина…» — подумала Зинаида Гавриловна. Но тут же, ошеломленная, замерла на пороге.
У стола сидел седоволосый мужчина в солдатской гимнастерке. А на коленях у него — Орешек. Мальчишка перебирал медали и ордена на груди этого до жути родного и в то же время незнакомого мужчины.
Зинаиде Гавриловне нужна была хотя бы минута, чтобы в сознании уложилась мысль: домой вернулся долгожданный и все-таки внезапно явившийся муж. Тогда, возможно, она сумела бы прийти в себя, унять по дурному заколотившееся сердце.
Но Орешек, увидев мать, стремглав кинулся к ней, крича взахлеб:
— Мама, мама!.. Папа пришел, папа пришел!..
Зинаида Гавриловна не совладала с собой. Ноги у нее обмякли, она беспомощно поймалась за косяк. Орехов вскочил, подхватил жену, не дал упасть.
От большого счастья плачут, как и от горя. Повиснув на руках мужа, Зинаида Гавриловна разрыдалась.
— Да что ты, что ты! — потерянно бормотал Федор Максимович. — Зачем теперь-то плакать?
Зинаиде Гавриловне не верилось в такое неожиданное, почти невероятное счастье. Как она мечтала о возвращении мужа! Рада была бы, если бы ее Федя вернулся раненый, даже покалеченный. А он стоял постаревший, поседевший, но невредимый.
Не только в первые минуты встречи, а и много позднее, когда Федор рассказывал Зине, в каких переделках довелось ему побывать, у обоих с языка не раз срывалось:
— Неужели это пережито? Все, все уже минуло?..
Они боялись за свое счастье.
Зато Орешек был целиком захвачен радостным чувством: он обрел живого отца!.. Раньше, когда ребятишки хвастались своими отцами-фронтовиками, Орешку это причиняло совсем не детскую боль. Он завидовал не только тем счастливчикам, у кого отцы возвращались здоровые или раненые, но даже тем, у кого они погибли или шли из плена. О погибших были извещения, что они геройски отдали жизнь за Родину, а в плен попадали и раненые и безоружные, значит невиноватые. О его же отце можно было думать всякое. Когда он сказал ребятишкам, что папа пропал без вести, его ошарашили выводом: «Ну, это неизвестно — может, к гитлерюгам убежал!»
Убежать к «гитлерюгам» мог только негодяй, изменник — это даже малыши знали. Это был страшный позор. Орешек кинулся искать защиту себе и оправдание отцу у матери.
Мать переменилась в лице, услышав, в чем дело. Потом стала возмущенно говорить, что додуматься до такого могут только глупые ребятишки. Отец — член партии, сын героя гражданской войны, вообще хороший, честный человек. Если уж он пропал без вести, то случилась с ним лихая беда.
Орешек верил матери, но с детской проницательностью подметил: неизвестность эта ей самой тяжела.
Надо ли говорить, с какой радостью мальчик встретил отца.
Дело было под вечер. Орешек сидел на улице возле калитки и выпрямлял молотком на камне ржавые гвозди. Утром, уходя на работу, мама попросила его приколотить несколько отлетевших штакетин, чтобы чужие свиньи не лазили в ограду. Выполнить наказ матери днем мальчишка забыл и теперь наверстывал упущенное. Весь уйдя в свое занятие, он не заметил, как возле колхозной конторы остановилась подвода, как с нее соскочил и крупно зашагал вдоль единственной улицы деревни рослый солдат с вещевым мешком через плечо. Оглянулся мальчик лишь тогда, когда шаги послышались совсем рядом.
Отца Орешек знал только по фотокарточке, на которой он выглядел совсем молодым, кудрявым парнем. А тут шел довольно пожилой, уже седоволосый солдат. Ясно, возвращался домой еще чей-то отец… Чтобы не травить себя завистью, мальчишка поспешно отвернулся, еще усерднее стал стучать молотком.
Не поднял он головы и тогда, когда услышал над собой взволнованное:
— Максимка, это ты?
Во-первых, его почти никто так не звал, он и не подумал, что окликают его. А во-вторых, ему не хотелось ни смотреть, ни слушать, кого это солдат зовет.