Если спросишь, где я: Рассказы

Карвер Реймонд

Она снова отхлебнула шипучки. Потом поставила бутылку и продолжала:

— У тебя красивые зубы, Фрэн. Я сразу заметила. А у меня они с детства были враскоряку. — Она постучала ногтем по передним зубам. — Выпрямлять их моей семье было не по карману. Вот они и росли в разные стороны. Первому моему мужу было плевать, как я выгляжу. Какое там! Ему на всё было плевать, главное — было бы где взять денег на очередную бутылку. Только с ней он и дружил. — Она покачала головой. — А потом появился Бад и вытащил меня из этой дыры. И, когда мы сошлись, Бад

мне сразу сказал: «Мы тебе зубы приведем в порядок». Этот слепок сделали сразу после того, как мы с Бадом познакомились, когда я второй раз пришла к ортодонту. Перед тем как мне надели брекеты.

Ее лицо продолжало полыхать. Она поглядела на экран. Глотнула еще шипучки — похоже, больше ей сказать было нечего.

— Ортодонт вам попался что надо, — сказала Фрэн и посмотрела на страшную штуковину на телевизоре.

— Просто отличный, — согласилась Олла. — Вот, глядите. — Развернувшись в кресле, она открыла рот и снова продемонстрировала нам свои нынешние зубы, теперь уже совсем не стесняясь.

Бад шагнул к телевизору и снял с него зубы. Подошел к Олле и поднес их к ее щеке.

— До и после, — сказал Бад.

Олла протянула руку и забрала у него слепок.

— А знаете, что? Ортодонт хотел оставить его себе. — Она положила слепок себе на колени. — А я сказала: фигушки. Напомнила ему, что это мои зубы. Тогда он его сфотографировал. Сказал, что напечатает фотографии в журнале.

— Представляю, что это за журнал, — сказал Бад. — Вряд ли он пользуется большим спросом, — добавил он, и мы все засмеялись.

— Мне как сняли брекеты, я все прикрывала рот рукой, когда смеялась. Вот так, — показала Олла. — Иногда и сейчас прикрываю. Привычка. Бад однажды сказал: «Прекрати, наконец, это делать. Нечего прятать такие красивые зубы. У тебя теперь отличные зубы».

Олла посмотрела на Бада. Бад ей подмигнул. Она улыбнулась и опустила глаза.

Фрэн отпила немного виски. Я хлебнул эля. Не знал, что на все это сказать. Фрэн тоже не знала. Но точно знал, что у Фрэн много чего найдется сказать потом.

Я завел речь о другом:

— Олла, а я ведь вам однажды звонил. Ты подошла. А я повесил трубку. Сам не знаю, почему.

Сказанул и быстренько отхлебнул эля. Не понимаю, с чего это у меня вдруг вылетело.

— А я и не помню, — сказала Олла. — Это когда было?

— Давненько уже.

— Нет, не помню, — повторила она и покачала головой. Потрогала слепок, лежащий у нее на коленях. Посмотрела, как там гонки, и снова принялась качаться.

Фрэн глянула на меня. Поджала нижнюю губу. Но ничего не сказала.

Бад спросил:

— Ну, а чего у вас новенького?

— Возьмите еще орешков, — сказала Олла. — Ужин чуть позже.

Из какой-то дальней комнаты долетел крик.

— Только не это, — сказала Олла Баду и страдальчески скривилась.

— Старина карапуз, — сказал Бад. Он откинулся в кресле; мы досмотрели гонку до конца, три или четыре круга, без звука.

Раз-другой из дальней комнаты донесся плач малыша, отрывистый и требовательный.

— Прямо не знаю, — сказала Олла, поднимаясь. — Всё почти готово, можно за стол. Осталось соус перелить. Но я лучше сначала зайду к нему. Вы пока перебирайтесь на кухню и садитесь. Я быстро.

— Я бы посмотрела на маленького, — сказала Фрэн.

Олла все еще держала в руках свои зубы. Она подошла к телевизору и поставила их на место.

— Он может раскапризничаться, — сказала она. — Не привык к чужим. Давайте-ка я попробую его угомонить. Потом можешь зайти и посмотреть. Как уснет.

Сказав это, она пошла по коридору, открыла там какую-то дверь. Проскользнула в комнату, закрыла дверь за собой. Ребенок замолк.

Бад вырубил телевизор, и мы пошли за стол. Мы с Бадом поговорили о работе. Фрэн слушала. Иногда даже задавала вопросы. Но я видел, что ей скучно, и она, кажется, обиделась, что Олла не позволила ей взглянуть на ребенка. Она изучала кухню Оллы. Наматывала прядь волос на палец и придирчиво рассматривала каждую вещь.

Вернулась Олла и доложила:

— Я его переодела и дала соску. Может, теперь он даст нам поесть. Хотя, кто знает. — Она подняла крышку с кастрюли и сняла ее с плиты. Налила красный мясной соус в мисочку и поставила ее на стол. Сняла крышки с каких-то еще посудин и посмотрела, все ли как надо. На столе стояли окорок, картофельное пюре, тушеная фасоль, кукурузные початки, сладкий картофель, зеленый салат. Каравай Фрэн занимал почетное место рядом с окороком.

— Салфетки забыла, — спохватилась Олла. — Вы начинайте. Кто что будет пить? Бад всегда за едой пьет молоко.

— Мне тоже молока, — сказал я.

— А мне воды, — сказала Фрэн. — Я сама могу налить. Что ты будешь за мной ухаживать? Тебе и так дел хватает. — И встала было со стула.

Олла воспротивилась:

— Что ты. Вы же гости. Сиди. Я принесу. — Она опять покраснела.

Мы сидели, сложив руки на коленях, и ждали. Я все думал про гипсовые зубы. Олла принесла салфетки, большие стаканы с молоком для нас с Бадом и стакан воды со льдом для Фрэн. Фрэн поблагодарила.

— Не за что, — сказала Олла, усаживаясь. Бад прокашлялся. Опустил голову, коротко помолился. Так тихо, что я едва мог разобрать слова. Я понял только общий смысл — он благодарил Всевышнего за пищу, которую мы сейчас будем есть.

— Аминь, — сказала Олла, когда он закончил.

Бад передал мне окорок и положил себе пюре. Мы принялись за еду. Говорили мало, разве что иногда Бад или я замечали: «Отличный окорок» или: «Кукуруза отменная, в жизни не ел вкуснее».

— Главное тут сегодня — хлеб, — сказала Олла.

— Можно мне еще салата, Олла? — спросила Фрэн, вроде как немножко оттаяв.

— Бери еще, — говорил Бад, передавая мне окорок или миску с соусом.

Время от времени мы слышали ребенка. Олла поворачивала голову и прислушивалась и, убедившись, что он просто попискивает, снова принималась за еду.